— Удачи!
— До вечера, — ответил Шольт, щелкнул мальчишку по макушке и
убежал. Пацан деловито изучил содержимое бумажника, пересчитал
наличность, вынул и повертел банковскую карту. Обернулся, услышав
оклик какого-то полицейского:
— Привет, Йонаш!
— Здравствуйте, дядя Болек!
— Как твои дела? Сдал «хвосты»?
— Математику на тройку, — доложил пацан. — Осталось с рисованием
разобраться.
— Рисование — фигня. Главное — математика. Не зря вы с Мохито
задачки решали.
Йонаш рассмеялся, вместе с полицейским вошел в кафетерий,
заказал себе блинчики с повидлом и чай. Он здоровался почти со
всеми заходящими посетителями, называл их по именам и гордо
докладывал о тройке.
Ханна прислушивалась к обрывкам разговоров, пытаясь определить,
кем приходятся друг другу Йонаш и Шольт. Слово «папа» мелькало
несколько раз, но к кому оно относилось, понять было невозможно —
Шольт имелся в виду, или кто-то другой. Она дважды расслышала, как
упоминали Мохито, однако это ничего не прояснило — никаких
проблесков родственных связей, намека на пол или возраст. Ханна
прекрасно знала, что имя, кличка или фамилия могут быть обманчивы.
В гостинице вместе с ней работала администратор-медведица по
фамилии Клопик. На фамилию она откликалась охотнее, чем на
имя-отчество, и у постояльцев частенько случалось потрясение, когда
после призыва клопика из служебных помещений выплывала дородная и
пышногрудая матрона почти двух метров роста.
«А зачем я вообще подслушиваю и пытаюсь что-то понять?» —
подумала Ханна и ушла в квартиру, чтобы пережить ноющее чувство
недовольства собой. Она дала себе обещание вышвырнуть Шольта, а
теперь получалось, что скандал затронет интересы ребенка. Обижать
мальчишку — даже косвенно — не хотелось, и это порождало злость на
себя и на обстоятельства. Злость, которую нужно было просто
перетерпеть и пережить.
На следующий день они встретились в зале. Шольт явился в
«мертвый час», уставился на меню с нескрываемым недоверием. Ёжи
высунулся из-за стойки, нахмурился — Ханна уже поняла, что это не
угроза, а выражение готовности действовать.
— Порцию печенки, — снизошел Шольт. — Чай и кофе. Не считай
пока, сейчас еще что-нибудь добавишь.
Запыхавшийся Йонаш вбежал в зал, лихо прокатился по плитке,
обнял Шольта, дергая за прицепленные к поясу кобуры и чехлы.