«Матушка перестала печь макаронные корзиночки, хотя не выкинула
старую мясорубку, — подумала Ханна. — Давным-давно уже не делали.
Надо бы ее уговорить приготовить вместе, у меня никогда правильно
не получалось».
Воспоминания о празднике отхлынули, оставив после себя приятную
теплоту. Ханна, колебавшаяся между выездом в лес и посещением
парикмахерской, совмещенным с походом по магазинам, решила
потратить выходной на домашнее хозяйство и напечь пирожков по
семейному рецепту. Опару она поставила с вечера. Утром поднялась по
будильнику, в половине шестого утра. Замесила тесто, не жалея яиц и
растопленного сливочного масла, поставила подходить на солнышке,
отмылась от муки и отправилась на балкон — пить кофе. Город еще
дремал, редкие прохожие спешили на работу, автомобили норовили
проскочить пустой перекресток на красный свет. В отдалении
послышались знакомые голоса. Шольт тянул гласные, Мохито бурчал.
Парочка отправилась на пробежку, в сторону Алтарного парка. Шольт
бежал в теплых тренировочных штанах, тяжелых высоких кроссовках и
тонкой белой майке «алкоголичке», обнажающей крепкие плечи и
сильную спину. Мохито не изменил своим привычкам — шорты, кеды,
плотная толстовка, натянутый на голову капюшон.
— Бу-бу-бу... в клеточку уже нигде нет... хр-хр... а еще два
учебника...
— За-а-а-у-у-у... — Шольт зевнул с громким самодовольным воем, —
...у-у-тра после смены поедем с ним в торговый центр и все купим.
Там отдел учебников.
— Брр... хр... рюкзак?
— Он еще старый не порвал, зачем ему новый рюкзак?
Бегуны свернули за угол, и Ханне не удалось расслышать ответ
Мохито. Под второй кофе голоса вернулись, переговариваясь возле
окошка для продажи вчерашних пирожков и кофе на вынос. Ханна дала
волю любопытству, взяла планшет, на который выводились изображения
с камер наблюдения, и включила прямую трансляцию. Шольт держал
стакан осторожно, за верхний край, кончиками пальцев. Руки без
перчаток были красивыми, словно вылепленными умелым скульптором. Да
и в остальном природа Шольта не обделила, разве что на нос лишку
отсыпала. Тонкая белая ткань льнула к плечам, широкой груди с
четкими мускулами. Соски — крупные, слишком крупные для альфы —
темнели, просматриваясь через тонкий трикотаж. Шольт уселся за
столик, потянулся, позволяя разглядеть выбритые подмышки. И потер
ладонью грудь. От этого движения сосок затвердел, добавляя новую
деталь рельефа, и Ханну внезапно бросило в жар — от желания
прикоснуться, проверить гладкость кожи своими руками, ощутить
скрытую в мускулах силу.