Ханна проглотила кофе и вдруг поняла, что волк ей смутно знаком.
Темный, длинные лапы, вытянутая узкая морда...
— Не может быть! — выдохнула она, поставила чашку на столик и
побежала на улицу, радуясь тому, что пила кофе в новеньком домашнем
костюме – не будет обсуждений шелкового халата. По пути она
постучала в дверь Ёжи и Снежки.
Голос, спросивший: «Кто там? Что?» догнал ее в подъезде. Ханна,
не оборачиваясь, крикнула: «Помоги!» и открыла калитку. За это
время волк успел доковылять до перекрестка, дождался зеленого света
и попытался перейти дорогу. И ладно бы на трех лапах! Так у него
еще и задняя перебинтована!
Грязь возле бордюра оказалась скользкой. Волк плюхнулся в лужу,
повалился на бок, пытаясь уберечь закованную в пластик переднюю
лапу. Ханна, уже подбегая, узнала знакомый запах — точно, Шольт! —
и, не сдержавшись, закричала:
— Лежи, не шевелись! Сейчас мы тебя поднимем. Куда тебя понесло,
чучело?
Шольт шумно дышал, стискивал зубы, ворошился, стараясь
подняться. Ёжи встал за спиной у Ханны, махнул машинам:
«Объезжайте!», сказал:
— Сейчас Снежка плед из кафе принесет. Переложим его на плед и
отнесем, куда шел.
— А куда он шел?
— К нам в кафетерий, наверное, — пожал плечами Ёжи. — Вряд ли на
работу или к алтарю.
«Папе там скучно», — вспомнила Ханна, и тихо прошипела: — Какой
же он идиот!
Нести мокрого и грязного волка на пледе в кафетерий — то еще
развлечение. Пледы Ханна купила, чтобы выдавать посетителям в
холода, закутаться. И спецназовцы, и полицейские, и даже огнеборцы
от пледов отказывались, да еще и отпускали двусмысленные шутки.
Ханна думала — зря потратилась. А вот, пригодилось.
Они занесли Шольта в зал. Сдвинули две широкие лавки, уложили на
них пледы в упаковках, а сверху взгромоздили мокрую ношу. Ханна
попыталась обтереть пластиковый лубок на лапе бумажным полотенцем и
отпрянула — Шольт дернулся, громко застонал.
— Не трогаю, не трогаю! Ёжи, может, «Скорую» вызвать?
Шольт взвыл — коротко, с ноткой протеста. Минута покоя
закончилась. Дверь распахнулась, и в кафетерий повалил поток
посетителей. Все без исключения шли поздороваться с Шольтом. Ну и
покупали что-нибудь. Грех было жаловаться, мощная вышла
реклама.
О «Скорой» никто не заикался. Шольта называли «молодцом» и
«огурцом», хвалили, поздравляли. Ханна не спускала с волка глаз:
пелена боли, сделавшая взгляд мутным, исчезла. Шольт обрел живость,
вертел головой по сторонам, стучал мокрым хвостом по пледу,
приветствуя сослуживцев.