Несколько секунд я стою не двигаясь, потом поворачиваюсь к нему спиной, слыша тихий нервный вздох облегчения, и низко наклонившись над журнальным столиком, принимаюсь нарочито медленно распечатывать принесённое им лакомство. Мне совсем не хочется конфет, но так я могу продемонстрировать ему свои прелести сзади и ещё немного поразвлечься, искоса наблюдая его мучения.
— Так… что ты? Всё ещё думаешь учиться на художницу? — спрашивает он почти что твёрдым голосом, чтобы хоть как-то сгладить звенящую в воздухе неловкость.
По лестнице слышатся шаги, и я не успеваю ответить, потому что в гостиную входит мама, источая терпкий и строгий шипровый шлейф. Её стянутые в низкий хвост чёрные, как смоль, волосы отливают бриллиантовым блеском. Платье-футляр из тонкой искрящейся шерсти цвета лайма с глухим высоким воротом и глубокой проймой подчёркивает прекрасную фигуру молодой эффектной женщины.
— Пашенька, извини, что заставила ждать, — с достоинством говорит она своим мягким чарующим тоном.
Он вскакивает ей на встречу, даже не взглянув в мою сторону, помогает накинуть укороченное бежевое пальто, и, пристроив её руку в сгибе своего локтя, выводит из дома…
Я возвращаюсь в сегодняшний день. Включаю покорёженный дешёвый пластиковый чайник. Дожидаюсь, когда он вскипит, громко шумя и выплёвывая ненавистную ему воду. Набираю почти полный стакан кипятка и приближаюсь к отчиму.
«Пашенька» вяло следит за моими действиями, но когда моя уверенная рука зависает над его едва защищённым трениками пахом, глаза его ширятся ужасом.
— Код, Паша, — спокойным голосом произношу я. — Мы же обо всём договорились — восемь цифр, и ты никогда меня больше не увидишь. Или тебе не понравилось представление?
— Понравилось, — плаксиво мямлит он, глаза его снова краснеют.
Его нервная система разрушена алкоголем и травмой — кому приятно смотреть на голую женщину, когда нечем её трахнуть? Но моё маленькое шоу — единственное условие, после которого он соглашается дать мне код от отцовского сейфа в нашем старом доме. Не могу же я отказать инвалиду?
— Ты не сделаешь этого, — говорит он, заворожённо наблюдая, как моя рука по миллиметру наклоняется, нацелившись на остатки былой роскоши. На мгновение в его воспалённых глазах загорается искра восторга. Он хочет почувствовать адскую боль взамен потерянного навсегда удовольствия.