Его лоб покрывается липкой испариной, я дышу через раз, задыхаясь от запаха едкого пота. На штаны проливается несколько капель горячей воды.
Отчим дёргается, больше испугавшись, чем обжёгшись. Такое безобидное количество стремительно остывающего в непрогретой комнате кипятка неспособно навредить ему. Он вскидывает на меня налившиеся кровью глаза, кривится в улыбке, в глубине которой я снова вижу подлеца, погубившего мою семью. И в этот момент я переворачиваю стакан.
Его крик оглушает. Тело извивается, как от удара электрошокером. Я отхожу подальше, наблюдая его судороги. Хочется отвернуться, но я заставляю себя смотреть.
— Ноль два, ноль один, ноль один, двенадцать, — воет он. И мне почти что становится его жаль, но потом я ловлю на его лице подобие благодарности. Я всё же заставила его что-то почувствовать…
— Порядковый номер первой буквы твоего имени, — еле слышно говорит он, объясняя мне последнее число, задыхаясь, обмякнув на полу, как после нокаута, зная, что о происхождении остальных трёх чисел комбинации я прекрасно догадаюсь и сама.
Я в последний раз вглядываюсь в его исказившиеся болью и чем-то ещё черты, воспоминания вихрем проносятся в голове, и я гоню их прочь, как и нелепое желание обнять лежащего у моих ног человека.
— Где ты будешь жить? — кричит он мне в спину, когда, вымывшись в сырой облезлой ванной и переодевшись, я берусь за ручку входной двери. В его голосе слышится почти отеческая забота. А ещё ярость. И страх.
На этот вопрос у меня нет ответа. И я перешагиваю порог, оставляя прошлое в немой застывшей тишине.
Дом выглядит холодным и заброшенным.
Если не считать новых электрических ворот, здесь ничего не изменилось. Даже входная дверь, похожая на огромную плитку горького шоколада со вставкой из калёного стекла цвета засахаренной вишни, осталась прежней.
Чуть-чуть везения, и всё это время бережно хранимые мной старые ключи к ней подойдут, совсем как раньше. Я горько смеюсь, тряхнув головой — на столь щедрый подарок судьбы я вовсе не рассчитываю.
Изо рта вырывается облачко пара.
Стою за забором, в окружении высоких сосен, глубоко вдыхая колючий ноябрьский воздух, и смотрю на окна своей бывшей комнаты с тоской побитой жизнью дворняги. Без роду и племени. А ведь дом мой — вот он, только руку протяни…