и неумолчно трещащих барынь.
Заснеженные просторы Инландии оказались для Тайанне слишком
уж... заснеженными. Приехали туда, не подумав, на зиму, когда и
земли не видать под пушистым белым ковром. За гроши выкупили
уединенную избушку-коту, в которой, если верить старосте,
принимавшему те гроши, уже немало народу затосковало до смерти — но
кто ж в наши просвещенные времена верит старостам. Хастред, будучи
безо всяких предрассудков и привычный хвататься хоть за что,
вписался в бригаду местных лесорубов. И рубка деревьев, и
немудрящая игра в снежки, и грубая бражка после рабочего дня —
ничто не вошло в конфликт с его немудреной натурой. А вот жене его
места и тут не нашлось, и даже каких-нибудь зашоренных инок на
перевоспитание взять оказалось негде — дур нет по сугробам брести
две-три лиги до чужой коты, чтоб тебе там завили локоны, все равно
незаметные под тяжелой меховой шапкой. Тайанне запаслась бумагой и
пыталась писать монографию, что всегда казалось ей делом достойным
и притягательным; но оказалось, что для этого нужна то ли жопа
потолще, чтоб подолгу безболезненно сидеть на лавке, то ли какие-то
нездешние добавки в организм. В общем, вышла у нее целая коллекция
прекрасных клякс на листах, а первая строчка, хоть и крутилась на
языке всю прошлую жизнь, так написаться и не сумела. Хоть огневому
магу и не грозит замерзнуть, но сковывающее ощущение белого
безмолвия давило на эльфийку с чудовищной силой, а она, переведя
его в привычный яд, отыгрывалась на Хастреде. Тот, будучи вопреки
гоблинской необузданной природе, терпилой и подкаблучником —
сносил, с опасением прислушиваясь к медленно, но неуклонно
выбирающей боевой взвод внутренней пружине.
На дальнейшие вояжи средств уже не оставалось, отношения ощутимо
накалились, но тут как по заказу нашелся Чумп и увлек собрата в
увлекательный поход сквозь полугодичную ночь, анфиладу похороненных
в толще льда залов и ряды восстающих со скрипом драугров. Много
позже Хастред задумался, что не так уж он был нужен Чумпу в этом
походе; там, где он спотыкался и поднимал воинственных стражей
против себя, ущельник играючи прошел бы бесшумной тенью, заодно и
делиться сокровищами бы не пришлось. Не так, к слову, и много
ценностей закладывали несчастные древние в эти гробницы, чтобы в
долю брать лишнего подельника. Но, сидя на покрошившемся от времени
саркофаге и методично выправляя выщербленное о древний шлем лезвие
топора, книжник впервые за долгое время поймал блаженное состояние
безмятежности — и за это был старому другу чрезвычайно
признателен.