Просто стоял, смотрел…
И негромко свистнул при появлении Амфитриона.
Мужчины обернулись и уставились на новоприбывшего.
— Эт-то еще кто? — пробормотал один из них.
— Я Амфитрион-Изгнанник, — Амфитрион специально назвался старым
прозвищем, под которым его знали в Фивах, когда он пришел звать
басилея Креонта против телебоев, не имея за плечами ничего, кроме
молодой жены, тяжелого копья и страшной славы. — А это моя
жена…
И во весь голос, во все его медное звучание, не раз
перекрывавшее шум битвы:
— Прочь с дороги, ублюдки!
Насильники сперва шарахнулись, но после остановились,
переглядываясь, и вперед вышел один — толстошеий детина с
крючковатым носом и маленькими сонными близко посаженными глазками.
От левого глаза вниз, теряясь в щетине, тянулся похожий на
дождевого червя шрам.
Покачиваясь, вожак двинулся к Амфитриону.
За поясом детины торчал кривой фракийский нож, но он не стал его
доставать, а попросту протянул вперед свою узловатую, похожую на
древесный корень руку и ухватил Амфитриона за хитон на груди.
— Герой, — уныло буркнул толстошеий, и червь на его скуле лениво
заизвивался. — Гля, братья, это вот герой… голова горой…
И истошно взвыл, когда жесткие, как дерево, пальцы Амфитриона
ударили его по глазам: взвыл и вскинул руки к лицу, и захрипел,
забулькал, оседая наземь, страшно скалясь новым ртом, прорезанным
под подбородком.
Никто и не заметил, как кривой нож из-за пояса детины
перекочевал в руку Амфитриона, бронзовым всплеском омыв горло
прежнего хозяина и тут же метнувшись в сторону, с хрустом входя под
ключицу самому расторопному, замахнувшемуся короткой дубинкой.
Остальные дрогнули, засуетились, попятились за спину
широкоплечему владельцу сине-зеленого плаща — но попятились как-то
странно, будто бы и не замечая его, — и быстро растворились в
вечерней мгле.
Широкоплечий шагнул к Амфитриону, глядя на него с брезгливым
интересом, — и Амфитрион ударил, коротко, умело, вложив в удар опыт
и злую боль, заставлявшую сердце стучать сухо и неумолимо.
Земля оказалась на удивление твердой.
Вскочив на ноги, Амфитрион ударил снова, чувствуя, что ноги
отказываются служить ему, что ребра кричат о пощаде и голова
наполняется мутными сумерками без надежды на будущий восход.
Ударил, не понимая, что делает.
И попал, в кровь разбив кулак, как если бы бил скалу.