Он сам не знал, что толкнуло его на этот шаг. Явная ли причина —
необходимость получить известия о торговых галерах, подрядившихся
доставить невывезенную добычу с Тафоса, и лично организовать
перевозку ценностей в Фивы, предварительно обменяв часть тафосских
сокровищ на медь и бесценную пурпурную краску; скрытое ли желание
урвать у судьбы еще одну неделю счастья… нет, он не хотел
задумываться над этим, но через пару дней колеса повозок и копыта
лошадей уже грохотали по скалистому побережью Коринфского залива, а
позади шлепали о камень сандалии ветеранов.
Солнце клонилось к закату, и, когда колесницы проезжали слишком
близко к обрыву, за которым в сорока локтях внизу шумело чем-то
недовольное море, — можно было увидеть, как вода вскипает пеной,
сиреневой в лучах заходящего Гелиоса, и волны отвешивают увесистые
оплеухи ни в чем не повинным скалам.
Небо было чистым, хотя мористее начинали собираться
немногочисленные тучи, стоявшие на месте, подобно упрямым овцам, и
не желавшие подчиняться бичу пастуха — южного ветра Нота, случайно
пролетавшего мимо и решившего пошалить.
— Хаа-ай, гроза над морем, хаа-ай, Тифон стоглавый, — запел от
полноты чувств ехавший первым Ликимний, и ему вторила Алкмена, с
лаской глядевшая на брата, уверенно правившего их колесницей, —
хаа-ай, бушует Тартар…
— Хаа-ай, гроза над морем, — нестройно подхватили ветераны, —
хаа-ай, гроза над миром…
Амфитрион отстал, пропустив солдат вперед, и теперь ехал
последним, с непонятной тоской вслушиваясь в давно знакомую песню.
Кони мотали мордами, порываясь рвануться вперед, но он упрямо
придерживал их и озирался по сторонам, словно пытаясь в тучах над
морем или в кустах чертополоха, пробивающегося в россыпи камней,
высмотреть причину своего состояния, понять ее и стать прежним
Амфитрионом. Если бы он был философом, возможно, он сказал бы, что
пришла минута, когда ты понимаешь, что вот только что все было
хорошо — но лучше уже не будет.
Нет, он не был философом, он был воином-наемником, потом —
лавагетом, полководцем-наемником, он всегда злился, когда люди
называли его героем, и посему просто слушал песню, дышал полной
грудью и не замечал, что языки волн все с большим ожесточением
лижут серый камень скал, забираясь все выше и выше, а южный гуляка
Нот давно удрал в свою обитель ветров, чего-то испугавшись или
просто вспомнив о неотложных делах.