— Вы? — буквально подскочил Владыка.
— Мы, — с достоинством подтвердил Гермий. — Я тоже помогал!
Только все зря — под конец она опять скрутилась. Так что когда два
жребия вытянули — не смогли выяснить, кому какой. Впрочем, чего там
выяснять, черепки-то почти одинаковые были…
— А жребий, жребий-то какой?! — чуть ли не выкрикнул
Старший.
И тогда Лукавый склонился к самому уху Владыки и что-то
прошептал.
Сполохи озадаченно мигнули и погасли.
1
…Это случилось за два часа до рассвета, в то проклятое время,
когда безраздельно властвует легкокрылый Сон-Гипнос, сын
многозвездной Нюкты; и часовые семивратных Фив клюют носами, всякий
раз вздрагивая и озираясь по сторонам, — а Гипнос неслышно смеется
и брызжет маковым настоем из сложенных чашечкой ладоней в лицо
нерадивым караульщикам.
Это случилось за два часа до рассвета.
Издалека, со стороны долины Кефиса, донесся еле слышный рокот —
сбивчивый, напоминающий звук осыпи камней на склонах Киферона — и
понесся, приближаясь и усиливаясь, постепенно заглушая стрекот
цикад, эхом отдаваясь в вершинах кипарисов и заставляя вспугнутых
птиц тревожно хлопать крыльями.
— Ишь, гонит, — проворчал Телем Гундосый, старший караульщик
поста у юго-восточных ворот Фив, и плотнее закутался в шерстяную
накидку.
— Кто, дяденька? — робко поинтересовался сидевший рядом с
Телемом юноша, почти мальчик, моргая длинными девичьими
ресницами.
— Да почем я знаю — кто? — хмуро отозвался Гундосый, и юноша
поежился, вслушиваясь в надвигающийся рокот, а затем ближе
придвинул к себе короткое копье с листовидным жалом.
Телем покосился на юношу, хмыкнул, почесал свою проваленную
переносицу и скорчил гримасу, которую с большой натяжкой можно было
бы назвать ободряющей.
— Не боись, дурашка, — в голосе Телема пробились отеческие
нотки. — Всякий раз за копье хвататься станешь — прикажу гнать тебя
из караульщиков. Лучше слушать учись…
— Так что ж тут слушать, дяденька? — недоуменно пожал плечами
юноша. — Рокочет и рокочет… ровно чудище на сотне копыт скачет.
— Уши растопырь! — прикрикнул на глупого юнца Гундосый. — Какой
я тебе дяденька?! Я тебе, обалдую, господин старший караульщик!
Понял? Чудища ему мерещатся! Вот как взгрею сейчас!.. Чудо
стокопытное…
— Отстань от парня, Гундосый, — лениво отозвался третий часовой
— коренастый бородач в кожаном панцире с редкими бронзовыми
бляхами. До того бородач сидел, привалясь к стене, и молчал,
бездумно вертя в пальцах сорванный стебелек; теперь же, прискучив
этим занятием, решил вступить в разговор.