К счастью, виртуальная арена
позволяла удовлетворить почти любой каприз, но роль пассивного
созерцателя Эдуарду быстро наскучивала. Он жаждал действия, и, к
собственному немалому удивлению, попробовав из любопытства взять
несколько уроков живописи, обнаружил, что не на шутку ею увлекся.
Тем более, что арена предоставляла для этого все возможности,
одновременно избавляя от необходимости возиться с настоящим холстом
и реальными красками. При желании, можно даже нацепить на голову
обруч киберкортекса и творить в любой приглянувшейся манере. Хочешь
- Ван Гог, хочешь – Моне или Дега, да кто угодно! Но Эдуарду
претила сама мысль, что кто-то посторонний будет залезать в его
мозг и частично брать на себя управление его телом. Холст пусть
остается виртуальным, ладно, но творить на нем он все же
предпочитал самостоятельно.
Он вышел в центр арены и остановился
перед проекцией мольберта с висящей в воздухе палитрой, на которой
остались краски, которыми он работал в прошлый раз. Такое
времяпровождение нравилось ему куда больше, нежели долгие постные
заседания Совета Лиги, что происходили здесь же. Корректоры
полностью изолировали Эдуарда от общества, но их же собственный
Кодекс не позволял исключить его из процесса принятия решений. Они
постарались максимально оградить себя от его возможного влияния,
заменив голографическую проекцию изгнанника на безликий силуэт, и
конвертируя все его реплики в текст. Они боялись даже его голоса!
Что ж, с другой стороны, такое положение вещей давало Эдуарду
определенное преимущество, поскольку он мог видеть их лица, их
эмоции, слышать их необдуманные раздраженные оговорки, срывающиеся
подчас с языка, в то время как он сам имел возможность тщательно
обдумать каждое свое слово, прежде чем его произнести. Это могло
показаться даже забавным, если бы не густая и душная аура страха,
просачивавшаяся сквозь все барьеры и сквозящая в каждом взгляде,
бросаемом время от времени в его сторону. Заседания, на которых он,
порой, не произносил ни единой фразы, кроме дежурного приветствия,
здорово его утомляли, и после них Эдуард чувствовал себя измотанным
как ломовая лошадь, пахавшая весь день от рассвета до заката.
То ли дело живопись – прекрасная
возможность ненадолго забыться и побыть наедине с самим собой.