Прочитав это письмо, Николай не на
шутку встревожился и перестал вообще понимать, что ему делать. 12
декабря Александра II, теперь уже официально, провозгласили
наследником престола. Папенька заявил мне при этом, что пока об
этом никому говорить нельзя. Я вдруг явственно понял, что дела
обстоят неважно, а Николай явно растерян. Дело шло к тому, что
заговорщики возьмут вверх, и наша судьба окажется незавидной. Надо
было как-то выправлять эту ситуацию.
- Почему нельзя никому сказать об
этом, папенька?
- Не хотел говорить, сын. Но, думаю,
что ты должен знать как будущий государь. Недруги затевают
выступление прямо во время коронации, и как всё пойдёт одному Богу
известно.
- А во сколько принятие присяги?
- В 11 часов утра.
- Хм…А почему бы её не принять в 6
утра?
- Не понял. Как это?
- Я так понял папенька, что вы уже
знаете, кто против вас должен выступить, так почему бы тогда не
привести к присяге не затронутые заговором части. Заговорщики же
пусть подходят к 11 утра, как и должны были.
Николай ошалело смотрел на своего
семилетнего сына, не понимая, что на это ответить. С трудом,
оправившись от шока, он выговорил: «Но это как-то бесчестно
же».
- В смерти нет никакой чести
батюшка. Это просто смерть. Здесь я переиначил слова
древнегреческого философа Диогена, который говорил совершенно
обратное. Но, честно говоря, мне было плевать уже. Не хотелось
умирать из-за каких-то глупых принципов, не для этого я проделал
такой огромный путь.
Папенька снова на меня уставился… Но
я уже чётко видел, что он сам боится до смерти, и ему подойдёт
любое объяснение, дабы сохранить жизнь.
- Ладно, сын. Подумаю. Никому ни
слова.
Надо сказать, что мои слова дали
облегчение Николаю. Уже сидя в своём кабинете, он всё размусоливал
про себя беседу с Сашей. – Какое иезуитство, какая жестокая
хитрость от ребёнка. Уму непостижимо. Но пусть будет так, судьба
страны висит на волоске, а устами младенца глаголит истина.
Рано утром 14 декабря на меня надели
Андреевскую ленту и повезли в Зимний дворец. Погода была мерзкая.
Шёл снег с дождём, карета проваливалась в рытвины. Сёстры
капризничали, а фрейлины их успокаивали. На меня никто не обращал
внимания.
Николай 14 декабря встал с постели
затемно. «Нынче или я буду государь, или мёртв», - сказал он себе.
Всю ночь он толком не спал, страх нагонял на него жуткие образы
убийств государей, дворцовых переворотов. Николай молился с
плачущей женой, а после этого сказал ей: «Неизвестно, что ожидает
нас. Обещай мне проявить мужество и, если придётся, умереть, -
умереть с честью».