Друзья приходят и уходят, а враги
накапливаются.
«Апофегмы»
Не веря своим глазам, Благуша стоял
на Краю, глядя на ту сторону широко раскинувшейся пропасти. А там,
под ясным утренним светом Небесного Зерцала, простирался снежный
домен, сменивший его родной, лесной. От белизны снега ломило в
глазах, а в лицо через затянутую густым туманом пасть Бездонья
бросало ледяные порывы ветра. И куда теперь унесло его родной
домен, только Смотрящему было известно, Великому и Двуликому
Олдю.
Проморгал Благуша свою полночь, хоть
и не по своей вине. Впрочем, сам он тоже был хорош, раз позволил
себя так объегорить. Эх, Выжига, Выжига, горько думал Благуша, что
ж ты наделал. Усыпил и бросил его здесь, в чужом домене, а сам,
верно, остался в родном, к Милке поближе. На такую низость пошел,
друган, чего-чего, а такого я от тебя не ожидал, никак не
ожидал…
Думалось тяжело. После сонного зелья
завсегда так думается, особливо после браги, разбавленной этим
зельем. Из двух возможных вариантов: сидеть возле Моста и ждать
появления своего домена или отмахать целых сто переходов до
столичного храмовника, чтобы точно узнать, где он сейчас находится,
и вернуться уже целенаправленно, отмахав еще столько же, – Благуше
подходил только второй. Ведь ежели просто сидеть и ждать, то,
конечно, может и повезти – вдруг родной домен вернется уже на
следующий день? Но можно просидеть и декаду, монаду, и даже больше,
да дома родного так и не увидать. В общем, в путь, и как можно
быстрее. Бабки в количестве девяти полных матрешек, удачно
заработанные на вчерашнем кону торговлей строевым лесом, у него
имелись (спасибо засранцу Выжиге, хоть бабки оставил), и шансы
успеть за три дня до храмовника и обратно тоже были неплохие. Эх,
бабки, бабки… Сердце кровью обливается, когда подумаешь, что так
бездарно, не в барыш, а в гольный убыток тратить приходиться, да
что поделаешь. Бабки – дело наживное, а Милка… Милку он отдать
Выжиге не мог. Лучше уж сразу в Бездонье с головой, ежели, конечно,
пустит его в себя Бездонье, или на дваредье, под колеса Махины,
ежели, конечно же, та не остановится, как завсегда делает перед
людьми, чтобы не дай Олдь, не задавить…
Благуша со стоном встряхнул головой,
в который раз стараясь прогнать муть – в голове после сонника
по-прежнему изрядно шумело, и бегло осмотрелся, ни на чем не
задерживая внимания. Суета кона была привычна чуть ли не
сызмальства, чего он тут не видел. Толчея – она в любом домене
толчея. Распорядительно покрикивали мостовые стражники на снующие
туда и обратно по Раздраю груженые телеги, не забывая собирать
пошлину, деловито и напористо лаялись торгаши, заключая друг с
другом сделки – в распоряжении у них был всего день, за который
надо было успеть сделать многое. Никогда ведь заранее неизвестно,
когда какие домены встретятся завтра, чтобы обменяться товарами
через Бездонье. И узкоглазые низкорослые нанки с Нега-домена,
желтые и худющие, как жерди, вечно с ног до головы замотанные в
замурзанные ведмежьи меха, до хрипоты собачились со столь же
низкорослыми, но крепкими и куда более опрятными мангами домена
Простор, совершая обмен и выгодную торговлю. В снежный домен
уходили строевой лес, мед, кедровые орехи, еще вчера приобретенные
в Роси, уходили с хорошей наценкой, а также целебные травы, зерно,
фрукты и овощи с самого Простора, горюч-камень с горных доменов, да
и прочая полезная мелочь в весьма немалых количествах. А обратно
везли зимний мех различных зверей, которых отродясь не водилось в
вечном лете-осени Простора, да ископаемый долголед, расфасованный в
деревянные бочонки, кадки, берестяные короба (последние – самые
лучшие для получения свежего вкуса водицы), а то и просто грубо
вырубленные глыбы, укрытые плотными, не пропускающими наводящего
порчу света шкурами.