– Что, скучно? – спросил новоприбывших Хорхе.
– Не то слово, – простонал шатен, а Ральф ничего не ответил. –
Который день заданий нет, скучаю и думаю: может, это тест такой?
Испытание на безделье? Все время думаю: вот сидит где-нибудь Рудра,
или, может, не сидит, а стоит или перемещается между мирами, а
краем глаза посматривает: не свихнулся ли еще его подопечный, а
если свихнулся, то какую дурь выдумает и что сдуру учудит? Кстати,
здравствуйте. Вы Василий, а меня зовут Валентин. Знаю, что вы в
курсе, просто мне так приятно. Представишься честь по чести, как
будто на Земле, и на душе сразу легче, и внутри этакое, знаете ли,
произрастание... Да лучше и не отвыкать от земного, чтобы потом к
нему заново не привыкать...
– Пошло-поехало... – вздохнул Хорхе. – Опять?
– Опять, – сказал Валентин. – Что, нельзя?
– Да можно, можно... Надоест тебя слушать – уйду.
– Рудра тебя «уйдет», – предрек Валентин, – и меня тоже.
– А зубы тебе не мешают? – без злости спросил Хорхе.
– А тебе шоры на глазах – нет?
– Брэк, – подал голос Ральф. – Глупо ведете себя.
– Тебя-то кто просил вмешиваться? – взвился Валентин. –
Разыгрываешь миротворца, набираешь очки?
Ральф окатил Валентина взглядом, исполненным ледяного презрения,
и не ответил.
– Полюбуйся нашей кунсткамерой, – сказал Василию Хорхе. – И это
еще только начало. Валя у нас личность известная: писатель, поэт и
кто еще?.. Эссеист?
– Сценарист, а не эссеист, – проворчал Валентин. – И немного
драматург.
– Да-да, я помню. Многостаночник. Но главное – писатель. А скажи
мне, Валя, можно ли ходить в разведку с писателем?
– Ни в коем случае, – немедленно отреагировал Валентин, и
заметно было, что ответ на этот вопрос он выстроил заранее и не раз
пускал в ход.
– Правда? – спросил Хорхе. – А почему?
– Неужто не понимаешь?
– Что я понимаю, а чего не понимаю, тебя не касается, а вот
новичку интересно. Ну так почему?
– Почему, почему... Потому что натура тонкая, ясно тебе? Хотя
тебе-то этого не понять... Но уж поверь на слово. Как следствие,
из-за этой тонкости в соприкосновении с грубым внешним миром у
писателя рождается преувеличенное представление о собственной
значимости и сугубой ценности. Не только из-за этого, конечно, а
еще из-за того, что в своих придуманных мирах он демиург. Увы,
только в них. В реальной жизни его, демиурга, мало ценят, ну хлюпик
же, чего его ценить, вот и рождается конфликт, а человек с таким
внутренним конфликтом потенциально опасен. Чуть прижмет, он тебя
сдаст с потрохами, бросит на съедение кому-нибудь, спасая себя,
ценного, а потом выдумает сто двадцать пять оправданий, одно
убедительнее другого. И себя самого убедит, что иначе было никак
нельзя, и миллиону дураков заговорит зубы.