Чуть только осознаешь, что выбора нет, голова как-то очищается.
Я пополз. Наука в общем нехитрая: перевалиться через один ствол,
потом через другой, далее по грязи на брюхе… Мелкие и не очень
мелкие многоножки не слишком проворно разбегались от меня во все
стороны, одни прятались, а другие, отбежав, принимали угрожающие
позы. Одна куснула. Из бочага тупо таращилась на меня голая
плоскоголовая тварь, схожая с земным доисторическим
лабиринтодонтом, и, должно быть прикидывала зачаточным мозгом,
опасен ли я или, наоборот, гожусь в пищу. Крупный паук свалился
прямо на голову и немедленно тяпнул за шею. У членистоногих было
еще меньше ума, чем у рептилий. Они просто хотели жрать. Местную ли
пищу, земную ли – без разницы.
Они почему-то вообразили, что я идеально подхожу для решения
этой проблемы.
Стряхнув паука и еще какую-то гадость, пытающуюся заползти мне
за шиворот, я отполз подальше от развесистого дерева, откуда на
меня могли пикировать любители кусаться, поднял голову и в
очередной раз огляделся. Вода уже заметно прибывала, а до края
леса, или, вернее, до берега, оставался еще порядочный кусок пути.
Озноб, что удивительно, не прекращался. Я счел это дурным
признаком.
Одно радовало: направление я не потерял. Дурная это привычка –
терять направление, особенно если имеешь компас в кармане и солнце
в небе.
Интересно, подумал я, когда меня хватятся? Очень может быть, что
не раньше вечера. За это время вполне можно отбросить коньки или
копыта – словом, все, что в таких случаях отбрасывают.
Кое-как одолев еще метров сорок, я решил передохнуть. Ползти
было уже поздно, плыть – рано, а набраться сил перед решающим и
последним, как мне думалось, рывком – самое время.
Озноб внезапно сменился таким жаром, что удивительно, как это
мои уши не свернулись в трубочку и не захрустели. Сердце, по-моему,
вообще остановилось. Продолжалось это недолго, наверное, секунд
десять, но за это время я приблизительно понял, что чувствуют люди,
когда умирают. Мне не понравилось. И сразу, без предупреждения
кто-то вновь сунул меня в криогенную установку.
Лихорадка. Самая обыкновенная. Но что-то очень быстро.
И я не сказал бы, что очень вовремя.
Я проглотил тонизирующую таблетку. Подумал – и принял еще одну.
Лучше мне не стало, но если организм хоть на время перестанет
расклеиваться – уже хорошо. Вода поднималась, затапливая
первобытный лес. Она и пахла теперь так, как положено пахнуть
морской воде, загнанной в мелкую теплую лагуну, – солью,
водорослями и лишь немного тухлой гнилью. Море без всяких затей
показывало, кто здесь главный.