– Думаю, что справедливое наказание
от меня она примет… – протянул я.
– Уверен? – Алексеич придавил меня
тяжелым взглядом.
– Ну, в общем – да, – я почесал в
затылке и добавил: – Только вот я даже близко пока не знаю, какое
наказание будет и справедливым и полезным для нее.
Тыблоко и Алексеич опять коротко
переглянулись, и я невольно заподозрил, что что-то я в своей школе
до сих пор недоразглядел.
Тут со стороны леса донесся
счастливый протяжный девичий визг. Судя по всему, Паштет наконец
дорвался до Иркиных ребер.
Тыблоко прикрыла лицо ладонями и
обреченно помотала головой из стороны в сторону. Потом отняла руки
и прищурилась в темноту.
– Кто там? – ткнула пальцем куда-то в
бок.
Я ничего не разглядел, но Алексеич
тут же подсказал:
– Армен.
– Армен, – громко позвала Тыблоко, –
это ты?
– Я, Татьяна Анатольевна, – и,
правда, раздался откуда-то издали голос Армена.
– Кузенкову позови, – голос
директрисы налился тяжелым металлом.
Наташа явилась минуты через три.
Замерла рядом со столом и всем своим видом изобразила трепетную
лань – то грациозное эфемерное создание, что питается лунным светом
и пыльцой с нектаром, исключительно с возвышенными мыслями в
голове, невинно прикованное к этой грешной земле дурацкими законами
Ньютона.
Впрочем, Тыблоко было этим не
пронять.
– Кузенкова, – громыхнула она почти
ласковым баском, – твою мать… Доскакалась, коза?
Кузя поджала нижнюю губу и посмотрела
на меня заблестевшим взором. Я мгновенно покрылся испариной,
сообразив. Впрочем, Тыблоко тут же меня и спасла:
– Думала, Василий Алексеевич не
догадается? Да он таких умных, как ты, снопами вязал…
Следующие десять минут директриса
виртуозно выгрызала Кузе мозг, сходу выбив ее из образа, а следом
доведя и до искренних слез, умудрившись при этом ни разу не
упомянуть, за что собственно производится эта выволочка. Я
пребывал в восхищении.
– Так вот, – наконец, Тыблоко тяжело
перевела дух и перешла к раздаче: – Главный виновный тут – Соколов.
Да, и не смотри так на меня, Кузенкова! Командир за все в ответе! И
я его примерно накажу. А уж тебя, голубушка, будет он вздрючивать!
И если мне не понравится, как он это делает, то его наказание
удвоится. Все, – она повелительно взмахнула рукой, – кыш
отсюда.
Кузя торопливой рысцой исчезла во
тьме.
– Рано, – пробормотал я.