– Привет, Сэм, заходи, – Бжезинский
гостеприимно махнул рукой в сторону диванов и сам двинулся в ту же
сторону.
Хантингтон бочком, словно краб,
обогнул чайный столик и сел, оживленно потирая ладони.
Вид светила мировой политологии
неизменно наводил Збига на мысли о супрематической композиции из
вешалки и корявых палочек, на которую небрежно водружена круглая
ушастая голова, с возрастом все более и более походящая на седьмого
гнома из «Белоснежки».
«Впрочем, когда жена – известный
скульптор-абстракционист, это поневоле окрашивает взгляд на мир в
странные тона...» – благодушно подумал Бжезинский и достал листы,
что подсунула ему сотрудница:
– Вот, кстати, оцени для разминки.
Помнишь, конечно, как Советы две недели назад заземлили блуданувший
корейский «Боинг» под Мурманском? Вот, как развитие того
события…
Сэм читал, похмыкивая и временами
плотоядно улыбаясь. Потом удовлетворенно покивал:
– А перспективненько… – и взглянул
повнимательнее на низ последнего листа. – Что за Мадлена такая?
– Новенькая, из отдела по связям с
прессой, из иммигрантов, – Бжезинский качнул подбородком в сторону
двери, – моя бывшая студентка.
– Полька? – в голосе Хангтингтона
прозвучало понимание.
– Нет, из Чехословакии. Отец из
бывших посольских.
– Неплохо, на первый взгляд. Но пока
это лишь сырье, – Сэм покачал в воздухе листом, и глаза его лукаво
блеснули за толстенными линзами, – его надо дорабатывать. Но сама
идея хороша, и тезисы для прессы удачные…
– У нее диссертация о роли зарубежной
прессы в пражской весне, – вставил Збигнев.
– Чувствуется, – по лицу Сэма гуляла
чуть снисходительная полуулыбка, – эта часть активной операции
намечена наиболее качественно. Но с оперативной точки зрения – надо
серьезно развивать и шлифовать. Вот сходу скажу, что это следует
проводить не в виде отдельной акции, а комбинацией, предварительно
настроив русских на максимально жесткую ответную реакцию...
Вновь дернулся телефон. На сей раз
звонок был более требователен и настойчив. Аппарат как будто мог
различать статус звонящего.
Хантингтон вопросительно поглядел на
хозяина кабинета. Збигнев обозначил жестом просьбу немного
подождать и вернулся к столу.
Голос в трубке был резок и хрипловат.
Обладатель его мало того, что любил выпить, так еще и бравировал
этим на публику, подчеркивая этим свою «истинно ирландскую»
натуру.