– Но со мной нас – пятеро, плюс жена! – быстро сосчитал
муж-рогоносец, тут же русский язык вспомнив, а вот о причине драки
позабыв.
– Так уж и быть, тебя если надо, я сам уложу, – хмыкнул Щац и
повёл арбалетом. – Так кого первого продырявить? Сам выберешь? Или
самого дерзкого?
Тут-то их прыть и закончилась. Замерли. А на полу Стасян
заворочался.
– Стасян, ты как? Сам встать можешь? – спросил Боря, на
«дополнение» к люстре поглядывая.
«Крепкие крепления, раз висит и не падает», – прикинул
внутренний голос.
– Да я… норм, короче, – закряхтел Стасян. Вон и губа разбита, и
по рассечённой скуле кровь течёт.
«А сколько внутренних ощущений – не передать», – подытожил
внутренний голос, очень сочувствуя и сопереживая.
– Короче, он своё получил, – объяснил свою позицию Шац и арбалет
на владельца здания перевёл. – С женой своей сам разбирайся.
Виноваты всегда оба. А мы уходим, Понял меня?
– Не понял.
– Давай еще раз объясню, – заметно посуровел Лопырёв. – Форму
видишь?
– Вижу.
– Нашивки видишь? Погоны?
– Вижу.
– Кто это?
– Со…солдат.
– А теперь запомни. Побить за дело мужика можно. В том тебя, как
мужика понимаю. Но солдата трогать нельзя. Военное время сейчас. У
воинов другие задачи на границе. Да только ветеранов бывших не
бывает. И если я с ножом в бочине русского солдата увижу, то поверь
мне… с тобой разговор будет короткий. Спросим с пацанами по закону
военного времени.
– Нет такого закона! – обронил рассерженный рогоносец. – Я свои
права знаю!
– Есть, – оскалился Шац. – Только неписанный он. Потому сам
выбирай, ущерб я тебе оплачиваю. Здесь, сейчас и расходимся. Или
семейная кремация? А на там свете деньги не нужны. Сам понимаешь,
земля твёрдая, яму на всех не выкопать. Но здание деревянное,
старое, гореть хорошо будет. Сложу погребальный костёр и спичку
поднесу к телам хладным. Отсюда и до утра полыхать будет. Мне
терять нечего. Душу я на фронте оставил… веришь?
Словно огнём тем полыхнули глаза Шаца. Мужчина побледнел вдруг,
нож опустил и переглянулся с сыновьями, чтобы тоже разоружились. С
вояками шутки плохи, не лохи на розовых малолитражках, что за любой
намёк деньги на стол выложат и ещё долг привезут. Сами.
А Стасян не только поднялся, но погодя одного из тех с люстры
снял, как кот ёлочную игрушку и кулак сжал перед мужиком. Но бить
не стал, только сострадание на лице появилось и раскаянье
понеслось: