Всё это я додумывал уже на ходу.
Подходить к берегу ближе не хотелось. Какие тут глубины я не знаю,
а чтобы подползать на дизеле с промерами, нужен кто-то на носу, с
мерным шестом – а его-то у меня и не было. Так что я сбегал на нос,
сбросил в воду маленький якорь, подождал, когда судно снесёт
немного течением, подёргал якорный канат, чтобы убедиться что лапы
надёжно взяли дно – и стал спускать на воду надувную лодку. Обычно
мы таскали её на буксире, но вчера вечером я поднял посудинку из
воды и закрепил на крыше рубки, и вот теперь пришлось повозиться
несколько лишних минут. Впрочем, не беда – я убедился, что якорь
держит (по-хорошему надо бы отдать и второй, с кормы, ну да ладно,
сойдёт и так…) спустил в резинку пару коротких вёсел из дюралевых
трубок с пластиковыми лопастями, слез сам и, оттолкнувшись от
борта, погрёб к берегу.
Вблизи «голосующий» оказался таким
же, как и издали – разве что, получше можно было разглядеть
плачевное состояние его одежды, вся в прорехах, причём часть дыр
была грубо, но умело заштопана толстой парусной нитью. Дополняла
картину печать застарелой усталости на выдубленном морскими верами
лице, а когда он протянул мне руку и ответил, я вздрогнул от
неожиданности – в речи его явственно угадывался акцент, определить
происхождение которого я был не в состоянии. Нам приходилось
общаться с норвежскими и шведскими моряками, манера речи жителей
страны Суоми тоже была мне знакома – но нет, здесь не было ничего
похожего. Акцент был европейским, это да… испанский? Португальский?
Может, какая-нибудь экзотика, вроде валлийского или языка Страны
Басков? Понятия не имею, но согласитесь: встретить подобную
лингвистическую аномалию здесь, на островах Белого моря, да ещё и в
исполнении столь колоритного и не похожего на обитателя Пиренеев
персонажа – такое способно поставить в тупик…
Сама беседа тоже оставила больше
вопросов, чем ответов. Незнакомец не отреагировал ни на одно из
названий близлежащих островов или населённых пунктов; все мои
попытки узнать, как он оказался на острове, да ещё в столь
плачевном состоянии, натыкались на какое-то невнятное бормотание,
сводившиеся к повторяемому каждый раз вопросу: «Вы можете забрать
меня отсюда, капитан?» Капитаном он упорно именовал меня, и это
тоже было крайне непривычно, отдавая каким-нибудь приключенческим
романом Жюля Верна или Джека Лондона, но уж никак не беломорской
действительностью 1993-го года разлива. Имя своё назвать он тоже не
удосужился – всякий раз, когда я спрашивал, он словно бы не слышал,
перескакивал на что-нибудь другое.