- Что-то не так? – забеспокоился
провожатый.
- Нет-нет… я постарался, чтобы голос
мой звучал безразлично. – Название и название, не хуже любого
другого. А вот остальное – труба… тоннель этот, фарватеры, маяк –
что всё это значит?
Мастер Валу посмотрел на меня с
интересом.
– Я всё гадал, дождёшься ты, когда мы
дойдём до гостиницы, или примешься расспрашивать на ходу?
- Так мы идём в гостиницу? – ответил
я вопросом на вопрос. – Я-то думал, вы хотите представить меня
кому-то… официальному?
- Не такая уж ты важная птица,
парень… - хмыкнул он, не скрывая иронии. – Чего-чего, а чужаков
всякого рода в Зурбагане хоть пруд пруди, и представлять каждого
членам Магистрата – так никакого времени не хватит. Нет, нас с
тобой дожидается тётушка Гвинкль – тот малый, с которым я
договаривался её племянник, мы немного знакомы. Гостиницы в городе
переполнены, а он сказал, что в «Белом Дельфине» есть ещё парочка
комнат, и надо поторопиться, пока их не заняли!
Действительно, когда «Штральзунд»
проходил мимо брандвахтенного фрегата (обшарпанная деревянная
посудина с обрубками мачт, торчащих из плоской палубы и наглухо
запечатанными орудийными портами в крутых боках, часть их которых
были застеклены и превращены в окна) мастер Валу обменялся
несколькими фразами со стоящим на палубе матросом. Судя по
карабину, на который тот небрежно опирался, это был часовой; после
короткой беседы, из которой я не понял ни слова, матрос махнул
рукой в сторону пирсов; мой попутчик в ответ приподнял капитанскую
фуражку, и на этом таможенный досмотр был закончен.
- А что, здесь действительно приходит
так много кораблей… не отсюда? – спросил я. – Вопрос был скорее
риторическим – мы как раз шагали вдоль улицы, с одной стороны
которой тесно, без единого просвета между узкими фасадами,
выстроились трёх-четырёх этажные дома, а с другой, превращённой в
пристань, бок к боку стояли разномастные суда. За ними, на
внутреннем рейде теснились бесчисленные шхуны, барки, бриги,
баркентины, пароходы, в том числе и колёсные, с огромными горбатыми
кожухами по бортам. А ещё дальше, у самого волнолома угрюмо чернел
на воде плоский утюг двухмачтового броненосца - с парусной
оснасткой на двух мачтах, короткой, словно обрезанной трубой, двумя
огромными пушками в открытых барбетах и безжизненно обвисшим на
корме флагом неразличимой с такой дистанции расцветки.