Но, видимо, вопросительные интонации
говорили сами за себя: она сделала ещё шаг, оказавшись на середине
комнаты, и заговорила – горячо, сбивчиво, помогая себе жестами. При
этом она попала в косую полосу лунного света, что лежал поперёк
моей комнаты бледной косой полосой – о теперь я мог разглядывать её
в полное своё удовольствие.
А посмотреть было на что: невысокая,
изящно сложённая, с правильными чертами лица, которые при иных
обстоятельствах натолкнули бы на мысль о некоторой доле
латиноамериканской крови, она сразу удивила меня своим гардеробом.
Все женщины, независимо от возраста, которых я встречал за недолгие
часы своего пребывания в Зурбагане (да какое пребывание, так,
четыре с лишним сотни метров от пирса до «Белого дельфина»!), были
одеты в консервативном, патриархальном стиле: длинные, до пят юбки
и платья, накидки, плащи, практически целиком скрывающие фигуры, на
головах – обязательные чепцы или шляпки, в зависимости от статуса.
Служанки в таверне носили светлые блузы, а на головах имели что-то
вроде кружевных наколок под пару к кружевным же фартучкам. Старая
добрая Европа конца прошлого, девятнадцатого века – как, впрочем, и
почти всё остальное, что я успел тут подглядеть.
Костюм же ночной гостьи пребывал в
разительном несоответствии с этой, видимо, общепринятой здесь
манерой одеваться. Она была в форме курсантов Морского Лицея –
целая их компания, человек в пять-шесть занимала один из угловых
столов в зале «Белого дельфина»; мастер Валу почему-то счёл нужным
обратить на них моё внимание, так что разглядел я их довольно
подробно. Эти молодые ребята, младшему из которых не исполнилось и
шестнадцати, а старший вряд ли перевалил за двадцать, щеголяли в
суконных, густо-синего цвета форменках с полосатыми
воротниками-гюйсами, узкими, в отличие от наших, матросских. Брюки,
слегка мешковатые, с пуговицами по бокам, широкими кожаными
ремнями, на ногах тяжёлые матросские башмаки, поверх них икры
затянуты белыми, с латунными пуговицами то ли гетрами, то ли
гамашами – бог знает, как называется эта деталь гардероба! На
ремнях болтались в чёрных кожаных ножнах то ли кортики, то ли
прямые тесаки с массивными трёхдужными эфесами – впрочем,
большинство «курсантов» избавились от этих аксессуаров, и теперь
тесаки валялись на скамьях вперемешку с белыми с узкой чёрной
тульёй, то ли шапочками, то ли бескозырками, украшенными на макушке
легкомысленными ярко-зелёными помпонами.