Даже Ванька умнее тех следаков, что были здесь. Он чует беду, страх… Топчется на краю поляны и его проще пристрелить, чем заставить ступить на эту, теперь, проклятую землю.
Нет. Не маньяк. Здесь работала целая команда упырей в человечьем обличие. Я чувствовала себя как та ива, раскачиваясь от дуновения соленого ветра с моря. Мне хотелось зарыться в песок и не видеть то, что всплывало видениями.
— Я говорил тебе убираться, глупая, — раздался его голос за спиной.
Шаги приближались. Просто закрываю глаза и жду. Тупая боль прошивает затылок, и сознание падает в темноту. Только гул водоворота крутит одну и ту же пластинку, напоминающую стук колес поезда «тудух-тудух».
Уродливая тупорылая морда со злобными глазами — первое, что вижу, вернувшись из нирваны. Мое тело скрючено в позе эмбриона. Руки и ноги связаны. Я даже плюнуть ему в рожу не могу… «Пока не могу» — успокаиваю всех своих демонов, воющих от досады. Приступ тошноты пытаюсь сглотнуть, проталкивая слюну. Хуже ситуации не помню. Снова играю краплеными со смертью, снова испытываю судьбу на прочность. Когда-то это должно закончиться… Но не сегодня.
— Чего зыришь?! Развяжи. Хоть обнимемся, — хихикнув, перекатываюсь на другой бок и тут же получаю пинок под ребра.
Боль. Снова она, родимая! Я уже соскучилась. Барабанная дробь в висках. Металлический вкус крови во рту. «Сука! Опять всю мою красоту попортили» — констатирую факт.
— Она из ментовки, ее искать будут, — говорит упырю пожиратель яблок.
— Сын, тебе нихера доверить нельзя! Надо было ее на тропе брать! Почему она успела дойти до места? А?!
«Еу! У нас семейный подряд?! Сейчас подойдет мамочка и вырежет мне печень на гуляш?» — начинаю осматриваться и вздрагиваю.
В углу еще двое связанных. Один точно неживой: голова неестественно повернута и даже в полутемени вижу маску покойника. Второй — еле дышит. Множество кровоподтеков. Опухшие губы приоткрыты и выдают хрипы, будто ему тяжело дается каждый вздох. Он в отключке, и это сейчас плюс, пожалуй. «Потерпи, пацан! Сейчас Валюша все решит!». Меня ничто так не приободряет, как возможность отстоять чью-то жизнь… Поворачиваюсь к товарищам-убийцам:
— Чистосердечное признание смягчает вину. У вас есть право молчать…
Старший заходится лающим смехом. Он ржет так, что слезы выступают и катятся по дряблым щекам, изрешеченным следами от оспы. «Господи, какой же ты уродец!Мало того, что внутри гнилой, так еще и снаружи, как объеденный червями сухофрукт».