За дверью тишина. Ни шороха, ни
скрипа.
Марго прислушивалась, затаив дыхание.
Постучать или нет? Решила, что не стоит будить мальчика и, толкнув
дверь, на цыпочках перешагнула порог.
Потянуло сквозняком. Свет мигнул,
прыгнул на бежевые обои.
Письменный стол, как обычно, завален
всяким барахлом. Тут и книги, и карты, и тетради в матерчатом
переплете. На сундуке, заботливо отодвинутом в дальний угол,
пылились прежние игрушки Родиона – оловянные солдатики, медведь с
оторванным ухом, над ними торчала облупившаяся морда
лошадки-качалки. Родион давно порывался выбросить весь хлам, но
Марго не позволяла. Ей почему-то были дороги все эти детские вещи.
Наверное, потому, что сама она лишилась детства очень рано. В огне
тогда сгорели все ее куклы, а новых игрушек не появилось. Зато
появился приют, а потом – замужество. И Марго сама превратилась в
куклу для старого фон Штейгера: живую куклу, которую можно
насиловать и выводить в свет, наряжая в кружева и бантики.
Она прошла по комнате и тронула раму
окна, приоткрытого на ладонь. Родион совершенно не помнил – или
делал вид, что не помнит, – о случившейся трагедии, но, как и
Марго, не выносил духоты и жары, а потому часто держал окно
открытым.
Ни ветерка.
Тихо.
Марго остановилась у кровати. Родион
лежал, укрывшись с головой. Округлый холмик нечетко повторял
контуры человеческого тела – он приобрел эту привычку в приюте,
ведь только под одеялом можно чувствовать себя защищенным.
Ей остро захотелось поцеловать брата,
прошептать ему, что теперь все позади. Что они теперь – семья, у
них есть крыша над головой и наследство, оставшееся от умершего
барона. Что призраки минувшего никогда, никогда не воскреснут и не
доберутся до них.
Поставив лампу на прикроватный
столик, Марго погладила холмик.
Родион не шевельнулся.
Она наклонилась, но не уловила ни
малейшего дыхания.
Сердце тревожно стукнуло и
провалилось в пламя. Трясущимися руками, уже ожидая худшего, она
откинула одеяло.
И выдохнула злое и шипящее:
сс-ссс…
На подушке лежал свернутый рулоном
плед.
– С-скотина, – просипела Марго и,
метнувшись к окну, распахнула раму.
Уличный фонарь плеснул в лицо тусклым
отсветом, осинки трепетали, выворачивая изнанку листьев, уже
начинающих краснеть.
– Сбежал! – горестно воскликнула
Марго и, зажмурившись, сжала пальцами переносицу. – Да чтоб тебя
разорвало, щучий ты сын!