С этим она вложила бумажки в ладонь
клиентки и подмигнула. Фрау Шустер нелепо хихикнула и сжала
кулак.
– Ангел! – с придыханием повторила
она. – Я буду молиться о вашем здравии и расскажу всем несчастным
женам, которых тиранят мужья. Всем безответно влюбленным. Всем
обманутым. Покинутым. Скорбящим! – с каждым словом она отступала к
дверям, и юбка шуршала по паркету, и тень ползла, вслепую ощупывая
путь. – Будьте счастливы!
Она остановилась в дверях, прижав
ладони к груди.
– Идите, – устало сказала Марго. –
Будьте счастливы тоже.
Сатин и органза прошуршали в
последний раз и растворились в полумраке коридора. Марго слушала,
как скрипнули двери, как лязгнул засов, запирая особняк на ночь, и
сонная Фрида поплелась в комнату, зевая и шаркая стоптанными
туфлями.
Бедная девушка ведет в особняке
ночной образ жизни, под стать его обитателям. Марго решила, что
хорошо бы увеличить ей жалованье, вот только львиную долю заработка
отнимала оплата семестра в Авьенском университете. На эти жертвы
Марго шла осознанно: если однажды ей самой поломали судьбу, то
пусть хотя бы у брата будет возможность выбиться в люди.
Марго вспомнила, как Родион, лохматый
и сосредоточенный, накануне корпел над книгами. Лампы вокруг горели
в полную силу, освещая его сгорбленную спину – ну сколько можно
просить не сутулиться? – и шевелящиеся губы, вокруг которых
пробивался темный пушок, еще не познавший бритвы. В такие моменты
Марго никогда не подходила близко: то ли не желая мешать, то ли
страшась ступить в ярко освещенный круг – не смотреть на огонь, не
думать об огне, не вспоминать то страшное, случившееся в далеком
детстве, – и молча наблюдала из тени.
Время давно перевалило за полночь.
Наверное, Родион уже спит. Хотя с него станется увлечься
какой-нибудь книгой, и если не проконтролировать лишний раз, то так
и просидит до рассвета, а утром Фрида снова его не добудится. За
что тогда платить ежемесячный взнос?
Приподняв юбку и держа лампу на
вытянутой, уже затекшей руке, Марго поднялась по лестнице. Старые
ступеньки неодобрительно поскрипывали – в особняке родилось, жило и
умерло не одно поколение фон Штейгеров, и все они – чистокровные
бароны, не то что пришлая чужачка черт-разберет-какого рода. Иногда
Марго казалось, что особняк ненавидит ее, как ненавидел и барон. А
может, в нем осталась душа старого барона. Недаром Марго то
спотыкалась на ровном месте, то проливала на себя горячий чай, то
билась лбом о низкие притолоки. И на всякий случай жгла как можно
меньше огня. Впрочем, втайне она верила, что особняк не был
самоубийцей, и никогда бы не повторил судьбы прежнего дома семьи
Зоревых.