Но у меня зато был рассказ про
злого великана Парамона и доброго благородного героя-инопланетянина
(его имя я запамятовал, простите), который умел летать и благодаря
этой способности путешествовал по поясу астероидов и там отомстил
злому космическому великану (не за что-то конкретное, а так
просто), кинув ему в печку атомную бомбу. Когда она взорвалась,
Парамона так шандарахнуло, что он три раза облетел вокруг планеты,
а потом долго ругался и топал ногами (ну он был злой, сами
понимаете).
И я это сочинил в шесть лет,
вот примерно настолько я был крут.
В том же возрасте я начал вести
еще и дневник. Ну как Толстой и Горький. Мне показалось, что людям
будущего будет интересно узнать побольше о моей жизни. Но в том
возрасте я еще плохо понимал саму концепцию. Мне не приходило в
голову, что в жизни существуют важные события, существуют
интересные события и существуют рутинные, никому не нужные мелочи -
причем последних абсолютное большинство.
Поэтому я банально заносил в
свой детский дневник ВСЁ. То есть буквально всё, каждый свой шаг и
каждое мельчайшее событие. Как я попил чаю, как сходил в туалет,
как подрался с братом, как съел тарелку макарон, как споткнулся о
коврик, как сделал уроки, как сходил в туалет, как подтянулся на
турнике…
В итоге я продержался три дня.
Три дня я заносил в тетрадку каждый пустяк, каждый чих. Все, что
делал. Все, что видел. Утром четвертого дня, когда тетрадка
оказалась полностью исписанной, я заподозрил, что веду дневник
как-то неправильно.
Меня окончательно в этом
убедила реакция учительниц. Я ведь в школе тоже пытался вести
дневник. А наша Нина Федоровна тогда как раз заболела, и вместо нее
нас пасли какие-то студентки-практикантки – совсем молоденькие,
зато сразу две. И вот одна подошла ко мне, спросила, чем я занят,
почему не бешусь с остальными на перемене, а что-то строчу (а я
заносил в тетрадь каждое действие каждого одноклассника, и это было
охренеть как непросто!). Я ей показал, она прочла, принялась обидно
ржать, потом позвала другую практикантку, и они вместе принялись
обидно ржать… в общем, я заподозрил, что творю какую-то
херню.
От тех, самых первых каракуль,
конечно, давно ничего не осталось, кроме нескольких случайно
уцелевших страничек, и даже в памяти у меня сохранилось
немногое.