Нейронная одержимость - страница 175

— Они когда-то увидят дневной свет?

— Что вы, милорд, — Лаодикий качает головой. И негромко продолжает, словно боится разбудить людей. — Они и лунный свет никогда не увидят. В отличие от обычных людей, попадающих в Порайск после смерти, эти субъекты увидели его спустя несколько недель после созревания. Когда их тело ослабеет — душа перейдёт в сеть, и мы посадим нового носителя.

— Все?

— Некоторые получили этот пост за исключительные заслуги, — протягивает учёный. — Но подобная чистота душ и мощь разума встречается только у одного из сотни тысяч. Остальные никогда не смогут стать с’рверами, носителями Порайской сети.

— Они никогда не увидят света... а почему бы тогда не удалить глаза?

— Милсдарь, вы обладаете отменным чувством юмора — учёный негромко посмеивается. Как будто его ученик только что выдал забавный, но в корне неверный ответ. — Как же тогда они будут наблюдать за состоянием райской сети?

— Не хотелось бы такой милости.

Лаодикий отворачивается.

И когда его взгляд возвращается, я вижу жёсткие зелёные глаза Белькаллина. Я понимаю, что последнюю фразу умудрился произнести вслух. Пургатория пошутила. Не иначе.

— Ты уверен?

— Лаодикии могут держаться за свои секреты сколько угодно. Но слухи-то ходят.

— Слухи. Что ж, попробуем иначе. Гератий.

— Да, мислдарь.

— Подключи его к девятому каналу.

— Но...

— Ненадолго. Ограниченный доступ.

Со тьмы на голову обрушивается ледяной ливень. Он смывает цепи, смывает Белькаллина и стеклянные куски, покрывающие местные земли. Холод воды перехватывает дыхание (хотя казалось бы, какое оно в киберпространстве?), заставляет закрыть глаза. И открываю их я уже в совсем другом мире. В нём больше живости и естественности, чем в сумраке Нижнедонска. Тут много деревьев, а вода настолько прозрачна, что я не могу определить глубину реки. Это напомнило мне... да нет, быть того не может.

— Может, — сухо усмехается Белькаллин где-то рядом, и я резко разворачиваюсь. Кафолик один — и его ладони открыты мне. — Порайск для каждого свой. Я вижу бесконечный сад на терассе Птичьего улья. Гератий, сказать по секрету, видит идеальный вариант Подулья, где нет трущоб и нищих, зато есть карнавальное веселье.

Я не отвечаю и смотрю на неизвестную тут реку. За ней — тополиная роща, и плавный подъём к степи. Где-то там, наверху, будет сарматский курган. Здорово пограбленный ещё в древности, но сохранивший в себе десяток бусин, разбитое зеркальце и ухочистку. Место моих первых раскопок. Правда, некоторые деревья одинаковые, а журчание воды настолько идеальное, что хочется отлить в реку. Излишне идеальное. Никаких тебе мышей, никаких сольпуг обыкновенных. Вряд ли вверх по течению будет размытое казацкое кладбище и зелёные кости.