Имеет ли в виду Хайдеггер цепь возвращающихся кровопролитий, развязываемых его нацией в течение веков, когда велеречиво и не до конца понятно говорит студентам следующее в годы войны:
«Мысль о вечном возвращении того же самого в смысле метафизико-исторической завершенности говорит о том же самом, о чем говорит завершающая Новое время «воля к власти» как основная особенность существенности сущего…
Воля к власти есть возвышение над собой, как вхождение в возможность становления утверждающего повелевания, чье возвышение над собой в сокровенной глубине переходит в постоянство становления, как такового… будучи враждебным и чуждым простому убеганию в бесконечное, противопоставляет себя ему».
Это в определенной степени напоминает противопоставление дурной бесконечности Эвклида – искривления пространства Эйнштейна, геометрически доказанного Миньковским-Лобачевским, когда сама кривизна возвращает бег духа, жалящего самого себя в хвост.
В политике, которая, несомненно, должна быть областью, изучаемой психоаналитиками, такое искривление и замыкание духа на себе самом ведет к гибели.
В литературе и философии всякое гениальное открытие разомкнуто в вечность.
"Вечное возвращение" в германской интерпретации – антисемитизм – извечная изнанка немецкого духа.
По Ницше – каждая философия являет собой не безличную систему мышления, а невольную исповедь.
Выходит, и в исповеди можно быть неискренним.
И это уже входит в категорию циничности последнего и нового века – «Гений и злодейство совместимы».
Однако близится расплата, крах неминуем.
Кривая размышлений Хайдеггера идет вниз, на убыль, колеблется и опять все более удаляется в прошлое, к поэту Гельдерлину и далее – вновь к грекам, главным образом, как и в начале своего пути, к Платону.
В общем, как будто ничего такого особенного не произошло. На уровне высоких размышлений, предположений, за и против, и так далее, в философии такое случалось не раз. В конце концов, всё опять возвращается к дискуссии, отвечает ли философ, как те же Гегель, Ницше, Маркс и примкнувший к ним Хайдеггер за страшные последствия своих концепций.
А дискуссия, при всей своей громкости, дело келейное, отделенное толстыми стенами бытия и времени от грохота пушек, залпов расстрельных команд, пламени крематориев и газа душегубок.