– Да мать жеж перемать! – Василько Мотус в сердцах смял шапку и
грохнул ее оземь. Потом с тоской посмотрел на заваленные тюками
дощаники, вздохнул протяжно…
– Ну, шо, браты… Выгружай!
«Дрались» несколько часов. Великие воины двух народов
превратились в торгашей и срывали глотки за каждую тряпочку, за
каждую медяшку. Дурной терпеливо ждал, понимая главное: крови не
будет. Все приняли реальность.
Плыть решили с утра. Нагрузили четыре дощаника и барку, что и
кто не влезло – загрузили на плоты, которые потащат за собой суда.
Сплавлялись осторожно, да зря: Кумарский острог был уже пуст.
Могучая, по местным меркам, крепость, обжитая, с множеством
строений – просто брошена. Потому что приказному с полком
восхотелось двинуться в новый «саранчиный» поход – грабить дючеров
на Сунгари. Ведь и после не вернется! Что им мешало? Дурной даже
задумался: а может переселиться сюда? Но в тот же миг осознал: он
не хочет покидать Темноводный.
В который душу вложил.
Но и Темноводный острог уже не мог оставаться прежним. В миг его
население выросло в четыре раза: было около восьми десятков, а
стало тридцать. Разумеется, в пределах стен такую толпу не
разместить. Спешно ставили землянки и летние балаганы. Отобрали
людей, которые хоть немного были знакомы с ткачеством, разведением
овец или выращиванием льна – и отправили и в Северный острожек к
Якуньке. Среди добычи, кстати, и семена льна нашлись – увесистый
мешочек. На будущий год можно засеять пару соток и разнообразить
ассортимент якунькиной мануфактуры.
Самых ретивых земледельцев – а таких набралось с полсотни –
отселили выше по Зее, предложив осваивать столько земли, насколько
у них сил хватит. С семенным материалом, правда, было туго, но
Дурной очень рассчитывал на урожай этого года. Все-таки размер
полей уже заметно вырос.
Еще группа переселилась в северные холмы, где рос приличный лес
и стояли углежогные ямы. Но все равно в Темноводном теперь жило не
менее двух сотен. Материальное благополучие острога стремительно
таяло. Требовалось срочно озадачить новичков работой: охотой,
рыбалкой, рубкой леса. Что многим пришлось не по нраву. Еще бы!
Люди привыкли почти год жить с награбленного, причем, жить
вольготно.
Но обустраивались.
Когда по высокой июльской воде дозорные рассмотрели на Черной
Реке дощаники Кузнеца, Сашко сам поспешил им навстречу, не желая,
чтобы приказной увидел столь большие изменения. Конечно, полностью
таиться не стал, «признался», что подобрал на реке несколько
десятков бродяг. Поскольку Онуфрий сын Степанов о похождениях
«воровского полка» ничего не знал, то и значения большого не
придал. Ему новенькие без надобности – только лишние рты. А уж
верстать их на службу – это настолько дорого, что и заговаривать не
стоит.