– Молчишь вот, – укоризненно покачал головой сын боярский. – А
из-за дури твоей вои православныя индо кровушку друг другу не
пустили.
– Ты с женой моей разговариваешь, – подшагнул вперед Сашика.
– То ведаю, – горестно вздохнул Пушчи. – Ну да, бог тебе судья.
А по делу: неслед из-за бабьего навета внутри воинства раздор
разводить.
Повернувшись ко всей компании, он возвысил голос:
– Али у нас иных ворогов тута нету? Кругом они! И нам,
православным, надо друг за дружку держаться! И тот, кто вражду меж
своими сеет – тот враг и есть!
Сашика спокойно дослушал речь до конца.
– Ты серьезно думаешь, что я это просто так спущу? – спросил
он.
– Спущу? – не понял Пушчи, а потом, наконец, кивнул. – Что ты,
атаман! Казаки виновны в ошибке и покаются перед тобой. Уже каются,
в ножках у меня валялись! И на кресте поклянутся, что ничего такого
впредь творить не будут…
– И перед женой моей покаются?
– Перед дауркой? – Пушчи совершенно искренне опешил. – Слушай,
Дурной, но это уже…
Чакилган, наконец, не выдержала и, прикусив губу, кинулась в
дом. Нашла там самый темный угол, забилась в него и разревелась,
повернувшись к стенке.
…Сашика пришел нескоро. Княжна только бросила краткий взгляд на
его потухшие глаза, как мигом поняла: подлый Пушчи всё оборотил на
свою сторону. Муж протянул к ней руку, но так ничего и не сказал.
Только сел на лавку и со стоном запустил руки в волосы. Схватил их
крепко и дернул со всей своей дурной силы.
– Ну, почему? – разрыдалась вновь Чакилган, видя бессилие мужа.
– Почему ты пустил его сюда?
– Таков был уговор с Кузнецом… – глухо ответил Сашика. – И,
кажется, Кузнец меня сильно облапошил…
Пушчи пришел в Темноводный почти незаметно. С ним был всего
десяток его людей, и он никак не посягал на власть атамана
Темноводного. Федор был общителен и приветлив, со всеми знакомился,
не чинился. Хотя, и был сыном боярским. Чакилган долго пыталась
понять, что это значит. Расспрашивала Старика, но мало что поняла.
Вроде, как князь, но совсем не князь. Но и не простой батар (тем
более, что Пушчи совсем не тянул на батара). Как будто, сын
боярский нес в себе толику силы Белого Царя. Не мог говорить от его
имени, но считался исполнителем его воли…
У лоча всё очень сложно устроено.
Уже через несколько дней Пушчи переменился. Нет, он не
приказывал, не повелевал. Но по любому делу норовил дать советы.
Говорил, что в Темноводном многое ему видится странным, огорчался,
что порядок в остроге порушен. Именно огорчался.