«Да доглядчик он, тварина бесова!» – в сердцах пояснил Старик в
ответ на расспросы девушки. Оказывается, в стране Белого Царя все
друг за другом следят и, чуть что, Белому Царю жалуются. Чтобы
скинуть того, кому завидуешь и занять его место.
«Он моему Сашике завидует?» – ахнула Чакилган.
«Можа, и не он. А тот, кто ево спослал. Только ты, девонька,
особо не болтай об сём» – спохватился Тимофей.
Пушчи ходил на казачьи круги по вечерам и говорил. Ладно и
много. И то, что нравилось людям. Говорил, что православный люд в
Темноводном голодает, а вокруг богатые нехристи. Говорил, что
потребно взять у них еду, дабы народ «не терпел нужи». Сашика уже
тогда начал с ним яростно спорить, доказывал, что это пойдет во
вред. А потом приходил домой и вот также запускал пальцы в
волосы.
«Они его слушают» – глухо говорил он. А потом добавлял
незнакомые злые словечки.
Пушчи охотно привечал всех недовольных. Слушал их жалобы и
всегда шел защищать этих людей «от атамана». Зачастую ничего его
заступничество не решало. Как можно дать каждому по коню, если
коней в десять раз меньше, чем людей? Но сына боярского это не
смущало. Он шел и требовал: то одно, то другое. Плевать на итог,
главное, что жалобщики видели в нем заступника. А жалобщики были
все из тех лоча, кого друзья Сашики называли «сорокинцами» да
«ворами».
Ну, а после случая с Петрухами Пушчи вообще распоясался. Если до
того, сорокинские смотрели на сына боярского косо, то теперь души в
нем не чаяли. Своего предводителя – Яшку Сорокина, которого Сашика
оставил старшим (мол, тот знает их хорошо) ни во что не ставили,
указов его не исполняли. Группа служилых, среди которых были
Петрухи Кисель и Панко, теперь часто ходила в куяках и панцирях,
глядела дерзко.
«Ох, неладно, хворостиной их по хребту, – вздыхал Старик, делясь
со Чакилган своими опасениями. – Порозь-то они все ни о чем.
Сорокинцы – всё ж воры, по им дыба плачет, так что наглеть не с
руки. Пущин же истинной власти не имает, всё пыль да слова… А
теперя… Он, навродь, как званьем своим их прикрывает. А те ему,
паскудники, силу здеся дають… Неладно».
Сашика жене ничего не говорил. Но ходил хмурый, как никогда.
А потом (уже месяц прошел, как Пушчи-гад поселился в
Темноводном) с верховий приплыл вестник от Дархана-Кузнеца.
Грамотку доставил на бересте. Пушчи гордо принял ее, показывая
всем, кто тут человек Дархана. Изучил знаки тайные и сказал: