Торкусу Грозному тогда пришлось
приказать оставшимся верными вассальным отрядам орков и коблов
прикрывать отход своего народа к порталу. И самому жечь нападавших
человеков «Диким огнём». В злых лучах сгорали тогда тысячи
вражеских магов и воинов. А те, кто выживал, медленно подыхали
после, исходя гноем и невыносимой болью. И никто не мог им
помочь.
И человеки прокляли Торкуса. И с тех
пор не называли его иначе, как Про́клятым. А предавших его серых
так и не приняли к себе. Предатели никому не нужны.
С коблами и орками, теми, что выжили
в этом противостоянии, так и не подружились. То воевали вновь, то
торговали. С презренными же недомерками не имел дел никто,
предпочитая убивать тварей, даже не разговаривая с ними. Вот и
одичал народец, разбредясь по свету и забившись в непролазные его
уголки. Кто в болота, кто в дремучие леса, кто в горы да
ущелья.
К ним никто особо не лез. И они не
часто выбирались из своих схоронов. Но вот в последнее время
находило на них что-то непонятное. Говорят, из-за того что,
перестав чтить Создателя и Ушедших, нашли они себе новых хозяев и
богов. Тех, что требуют себе полного подчинения и кровавых
жертвоприношений. Вот и собирались твари в злобные орды, и нападали
на всех, до кого добраться могли.
В становище вовсю кипела суета.
Вернулась часть большаков с выпаса. Да и некоторые из охотников
тоже уже были здесь.
Подбежал Войко. Потёрся о ногу
хозяина и, задрав голову, уставился на него, вывалив язык
набок.
Муайто потрепал волка по загривку и
огляделся. Заметил Тойто, прильнувшего к своему отцу и уткнувшегося
носом тому в бок. Подошёл:
— Минуко, твой сын сегодня взял жизнь
своего первого врага. Хороший будет орк.
Малец, хлюпнув носом, оторвался от
отца и кинул недоверчивый взгляд на молодого охотника. Но тот уже
отправился дальше, углядев такая Даго — военного вождя рода и отца
Триски. Он как раз что-то обсуждал с ещё двумя Старшими.
— Старшие, — подошёл к ним Муайто и
почтительно склонил голову. Говорят, этот обычай пошёл от волков,
что так, опуская голову и подставляя беззащитную шею, показывают
смирение и покорность. — Такай, — повернулся к военному вождю, — я
хочу пойти с вами
— Куда ты хочешь пойти? — хмуро
посмотрел на него старик Даго, лишь мельком покосившись на свою
дочь, выглядывающую из-за спины парня.