И все же ему предстоит на собственной шкуре выяснить, что в
предлагаемом правда, а что ложь. Он не видел другого выхода. Он не
мог жить без Идэль. Все стало бессмысленным и тусклым; волшебство,
которое прежде манило его своими чудесами и тайнами, потеряло
всякую привлекательность, еда сделалась безвкусной, а жизнь —
пустой. Каждую ночь он видел ее во сне. Он отдал бы все, чтобы
вернуть ее, свою принцессу… И вот, вполне возможно, что ему
придется отдать все — и не на словах, а на деле — даже не за
возвращение, а за одну только надежду на это.
Эта надежда была единственным, в чем еще сохранился смысл и что
могло дать какую-то цель в его обессмысленном, обесцеленном
мире.
Память возвратила Дэвиду воспоминания двухмесячной давности…
***
…Когда он изложил свою просьбу, выражение лица Леди Марионель,
Говорящей-с-Мертвыми, не изменилось. Ни сострадания, ни гнева.
Марионель не уничтожила его за дерзость, однако и к горю смертного
Обладающая Силой осталась безучастна.
— Дэвид, — произнесла она. — Ты хочешь, чтобы я нарушила
закон?
Дэвид бессильно смотрел на нее, не зная, что сказать. Ее ответ
казался просто набором звуков. Какой еще закон?.. Ему не было дела
до законов. Да и вообще, в Хеллаэне некромантию практиковал едва ли
не каждый третий.
Прежде чем он открыл рот, чтобы ответить хоть что-то, Марионель
снова заговорила — так, как будто бы он уже успел выразить вслух
свое недоумение. В каком-то смысле так оно и было, ибо для
Обладающей его мысли, если она только желала этого, были столь же
ясны, как и слова. Амулет, который носил Дэвид, защищал его от
псиоников, использующих заклинания или применяющих для чтения
мыслей собственные врожденные способности, но он не мог уберечь
своего носителя от Силы.
— Я говорю не о законах общества и не о законах этого мира, —
терпеливо объяснила Марионель. — Даже если бы в Хеллаэне и
существовал закон, запрещающий возвращать мертвых к жизни, неужели
ты думаешь, что хоть кто-нибудь из Обладающих стал бы ограничивать
свои действия законами смертных? Нет-нет, я говорю совсем о
другом.
— О чем же? — Недоуменно спросил Дэвид.
Марионель посмотрела на него — и он не смог понять, улыбнулась
ли она, или же ему только показалось, что она улыбнулась.
— Ты ведь знаешь, кто мой сюзерен.
Это был не вопрос, а утверждение. Конечно, он знал. Дэвид видел
того, в чьей свите состояла Марионель, всего лишь один раз, но
забыть этот «один раз» едва ли когда-нибудь сможет. Перед глазами
встала намертво отпечатавшаяся в памяти картина: жуткий всадник на
демоническом коне, само воплощение ужасающей нечеловеческой мощи,
вонзает заточенный, как меч, крюк, в грудь Ролега кен Апрея,
извлекает на свет истекающую чернотой духовную сущность чародея, и
поглощает ее чернотой, сочащейся из его собственной груди, словно
хищный богомол, раздирающий на части пойманное насекомое…