Во время одной из затянувшихся пауз я
спросил:
— Значит, насчет Гийома все в
порядке?
Епископ погрозил мне пальцем:
— Погоди!.. Экий ты быстрый... А
знаешь ли ты, что мать наша, Святая Католическая Церковь, пребывает
в бедности великой, в то время как враги ее всюду подняли главы
свои...
Я отвязал от пояса кошелек, высыпал
из него на ладонь все монеты, демонстративно отделил одну, которую
спрятал обратно, а остальные подвинул к Готфриду.
— Вижу я, — сказал Готфрид, убирая
деньги в большой сундук под кроватью, — что есть в тебе смирение и
благочестивое рвение до дела христианского... Погоди-ка.
Бормоча себе под нос, Готфрид
принялся рыться в сундуке. Не найдя искомого, он бегло осмотрел две
деревянные полки, приколоченные к задней стене, и перешел к
сундуку, стоявшему рядом с дверью.
— Куда же я ее сунул...
Нужная вещь нашлась в груде тряпья (в
том числе и женского), сваленного рядом с сундуком. Это оказалась
увесистая шкатулка, обитая железом. Готфрид сел на кровать, положил
шкатулку себе на колени и начал копаться в ее содержимом.
— «Сим свидетельством...» Так, это не
то... Это святотатство... Это возведение хулы на Папу... А это что
такое?.. Ага... Нет... А это?.. А, вот оно!.. Давай становись на
колени.
Чувствуя себя полным идиотом, я
встал.
— Сын мой, веришь ли ты в Иисуса
Христа, Господа Бога нашего? — проникновенным голосом спросил меня
епископ.
— Да, отец мой. Верю.
— Раскаиваешься ли ты в убийстве...
этого... как его...
— Гийома де Боша.
— Во! Точно... Раскаиваешься?
— Раскаиваюсь.
— Какие-нибудь у тебя еще есть
грехи?
— Да нет... кажется...
— «Кажется»! — передразнил меня
епископ. — Так есть или нет?
— Нет.
— Не верю.
— Ну, вообще-то... — начал я,
судорожно соображая, что бы еще такое придумать.
— Ладно, — смилостивился Готфрид. —
Знаем мы ваши грехи. Все мы грешны. Отпускаю тебе прегрешения, сын
мой... Повторяй за мной: Pater noster qui in
caelis...
— Pater noster...
Но тут нас прервали. Скрипнула дверь.
В комнату заглянула молоденькая и довольно привлекательная
девушка.
— Монсеньор Готфрид, вы зде... Ой,
простите! — осеклась она, заметив наконец и меня.
— Мари, — с ласковой укоризной сказал
епископ. — Ты не вовремя. Сгинь с глаз моих.
Девица шмыгнула обратно за дверь.
Готфрид несколько секунд смотрел ей вслед. Потом в такт каким-то
своим мыслям покачал головой. У меня начали затекать колени.