— Нельзя ли стакан воды?
— Один стакан воды, - раздался приятный женский голос за
спиной.
Своей приятностью и женственностью он так напомнил Михаилу тот
голос с потолка в бункере, что Лошадкин невольно подпрыгнул на
месте, разворачиваясь в прыжке. Неужели он еще не покинул бункера?
Все это галлюцинации? Или бункер что-то там включил, какие-то
современные системы и морочит ему голову?
— Очень интересная реакция, - заметила Таня, опять двигая
пальцами. – Все источники уверяют, что в подобных системах
использовалось оповещение женским голосом, но похоже, вас он не
успокоил, да, Михаил?
Она протянула ему невесть откуда взявшийся стакан воды, а Михаил
посмотрел на нее, ощущая, как в крови вскипает ярость и
одновременно с этим ощущая тошноту и легкую слабость. Вода
отравлена?
— Можете смело пить, - заметила Таня, - это обычная вода, просто
созданная прямо на месте. Расход кредитов и энергии на ее создание
и все вокруг – за счет центра здоровья, на этот счет можете не
переживать.
— Сколько? – спросил Михаил, держа стакан в руке.
Тот приятно холодил, словно его только что достали из
холодильника.
— Сколько я пролежал в коме? – расширил он вопрос.
— В коме? О нет, - слегка улыбнулась Таня, снова демонстрируя
белые зубы. – Вы находились в криокамере, Михаил,
экспериментальной, едва не убившей вас, но в то же время, спасшей
вам жизнь. Вижу, вы уже догадались, что прошло немало времени, и
надо заметить, среди наблюдающей за нами комиссии были сторонники
растягивания процесса, поэтому мы и воссоздали обстановку
больничной палаты вашего времени.
Вашего времени! Михаил словно врезался во что-то лбом, в голове
все поплыло. Он машинально осушил стакан залпом и чуть дернул
головой, присел обратно на кровать. Все слова о больничных палатах
и любви к Тане испарились, словно и не было. Наблюдающая комиссия!
Михаил опять дернул головой, но так и не обнаружил камер.
— Но я придерживаюсь политики правды и…
— Сколько? – перебил ее Михаил.
— Сейчас две тысячи сто двадцать шестой год новой эры или от
рождества христова, - ответила Таня, глядя на него с какой-то
странной теплотой и сочувствием. – Обрывки информации о вас из
уцелевших после войн информационных архивов уверяют, что вы не
отличались особой набожностью, но если это важно, то я могу
сообщить год по другим календарям.