— Интересный вопрос, юноша. —
Николаевич как будто бы был рад, что хоть кто-то, а спросил его об
этом. — В данном случае вы оба будете считаться поверженными,
конечно. И опозоренными.
— Опозоренными? — Мажорчик тут же
прищурился. Он как будто не догадывался о таком исходе. — На каком
основании?
Николаевич лишь ухмыльнулся в свои до
бесконечного пышные усы.
— На основании того, что вражда не
позволила вам отринуть прежние распри и достичь цели, конечно же.
Разве, вернувшись на родину после такого конфуза, о вашем поражении
не поползут слухи? Разве вас сможет простить солдат, погибший не
потому, что враг был силен, а потому, что вам жаждалось вцепиться в
глотки друг дружке? Голубчик, это вы ведь запросили дуэль, должны
были бы знать о последствиях, верно?
Орлов решил, что может ничего не
отвечать. Закончив с объяснениями, Николаевич вытянулся во весь
рост. Зашуршали раздвигаемые шторы кулис. Перед глазами явилась
мутная рябь, за гранью которой властвовала пустота. Портал,
разинувший перед нами свой зев, только и жаждал, когда мы осмелимся
сделать первый шаг.
— Прошу, господа.
Орлов, будто желая быть первым хоть в
чем-то, рванул внутрь без раздумий — странная волшба приняла его не
сразу, а поначалу и вовсе попыталась оттолкнуть. Костолом рванул за
своим офицером, не ведая иной судьбы, кроме служения.
Старик окинул меня взглядом, а я
понял, что нерешительность сейчас будет смотреться в десятки раз
хуже, чем трусость. В пару больших, уверенных шагов я достиг того
же, что и мой оппонент.
Нечто объяло нас мглой...
Схватка встретила нас всеоглушающим
взрывом — жахнуло так, что заложило уши.
Не ведая пощады к самим себе,
спотыкаясь и мешая друг дружке, цветасто разодетые солдаты
бросились в самоубийственную атаку.
Картечь рванула где-то неподалеку,
посекла с два десятка несчастных — разорванные в клочья крошевом
осколков те падали замертво.
Лиллит сидела на корточках, закрыв
голову руками, а я начал понимать, о чем говорил мне Николаевич.
Хрупкая невинность никуда не делась из девчонки, просто успешно
натянула на себя маску безразличия.
Дым и ветер войны вмиг унесли маску
прочь, оставив ее один на один со страхами.
Я схватил ее за руку, рывком поставил
на ноги — ну уж нет, дорогуша, в этом Аду ты не одна, мы с тобой в
одной упряжке.
Она скользнула по мне взглядом и
кивнула. Первый страх, отчаянно скакавший по нашим душам, сгинул
прочь, умчался искать добычу посговорчивей.