Кажется мы опоздали… – вздохнул Щелкун. – Они уже
закончили веселиться. Но ты не унывай. Давай-ка мы отойдем в
сторонку и дождемся, пока он не наестся, а потом свалит. И тут
мы…
На одной из веток наверху Каурай мельком заметил крохотную,
вусмерть перепуганную фигурку, до которой у твари пока не дошли
когти. Ну, Проказа…
Одноглазый перевел дыхание, опустился на колено и поднял
арбалет.
Эй, ты чего делаешь?! – воскликнул Щелкун. – Я ж
тебе говорю: отойди в кусты и жди, пока тварь пузо не набьет.
Сумасшедший!
У него был один выстрел – максимум два, прежде чем чудовище
поймет, откуда летят стрелы. За столь короткое время, равное
нескольким торопливым ударам сердца, ему предстоит сделать очень
многое: ранить чудовище, отвлечь и дать шанс человеку уйти, и
наконец – выжить самому. На победу рассчитывать было глупо – чтобы
одержать верх над существом, втрое превышающим взрослого медведя,
нужно нечто большее, чем смелость и быстрые руки.
Удачей в воздухе совсем не пахло. Здесь витал скорее спертый дух
могилы и особенно ясно Каурай ощутил его присутствие, когда
оскаленная морда начала поворачиваться в его сторону.
Одноглазый нажал на спуск: болт с яростным свистом пронзил
воздух и врезался котищу прямо в шею. Тот дернулся скорее от
неожиданности, чем от боли, быстрые глаза мгновенно определили
направление и нашли новую жертву. Мышцы под лоснящейся шкурой
раздулись, готовясь порваться от натуги, и, словно туго натянутая
тетива, с диким рыком бросили монстра на Каурая, который уже
зарядил второй болт и поднимал оружие, запоздало раздумывая, стоило
ли рисковать ради спасения лишь тени несчастного.
Второй болт вырвался на свободу, бесполезный арбалет летел на
землю, а руки тянулись к ножнам за штыками. Стрела взвизгнула,
впустую просвистела у кота над правым ухом и обиженным пением
унеслась прочь. Торжествующий монстр же до предела раскрыл зубастую
пасть, огромными прыжками преодолевая то небольшое расстояние,
разделяющее охотника с его жертвой, и готовясь заключить ее в
кровавые объятья.
«Холера, Чума и Мор… – пронеслось в голове у одноглазого в тот
момент, когда все его существо заполнил облик обнаженных когтей и
зубов. – Нет, это определенно пахло могилой».
В последний момент он бросился в сторону, когти росчерком молнии
вспороли воздух у его головы и прочертили на коре сосны четыре
глубокие полосы. Два штыка уже летели в бок твари, а одноглазый
катился по склону, считая кости и гадая, сколько мгновений ему
понадобится, чтобы сомкнуть пальцы на рукоятках двух оставшихся у
него клинков. Забрать с собой связку он не додумался – связка
острых как бритва штыков осталась болтаться на спине у Красотки, и
теперь ему это обязательно аукнется.