Поразив монголов даром своего
красноречия, помноженным на волшебные способности к языкознаниям, я
почувствовал, что уважение ко мне неизмеримо выросло. На ночь мне
даже дали попону, чтобы не спать на голой земле, а с утра принесли
воды и кусок лепешки с соленым сыром. Да и вообще, во взглядах всех
без исключения появился интерес и почтение.
«Что ж, – мысленно усмехнулся я,
взбираясь на лошадь, – великая сила слова еще не девальвировала
себя бесконечным потоком телевидения и интернета».
***
Следующие три дня прошли в
непрерывном желании сползти с этой проклятущей кобылы и, упав на
землю, дать, наконец то, покой моей исстрадавшейся заднице. Я уже
ни о чем другом и думать больше не мог, поэтому, наверное,
последним увидел показавшие на вершине холмов купола киевских
храмов. Издали город производил внушительное впечатление.
Окруженный деревянной стеной верхний город белел вкраплениями
каменных башен и остроконечными шпилями церквей. Ниже, широкой
дугой, к самому берегу Днепра спускался подол, заросший словно
грибами черно-желтыми соломенными крышами.
Почувствовав близкое окончание пути,
караван перешел на рысь, и моя кобыла последовала вслед за всеми,
лишив меня возможности любоваться открывающимся видом. Теперь все
мои силы вновь были отданы борьбе за право усидеть на конской
спине.
Со стороны города, навстречу нам
заклубилось облако пыли, поднятое полусотней всадников, и я вдруг
забеспокоился.
«А какой собственно сейчас год?» –
Выяснить это ненавязчиво у моих новых попутчиков до сих пор не
представилось возможности, а спрашивать напрямую я не решился,
побоявшись вызвать подозрения и уже начал жалеть об этом. Ведь в
летописях нет ни малейшего упоминания о посольстве Батыя к Ярославу
в 1237 голу, зато вот судьба послов Джэбе и Субудая к Мстиславу
Киевскому 1223 года очень хорошо известна – всех их убили по
приказу князя.
Старательно пытаюсь затолкать
появившиеся страхи поглубже:
«Вспомни, ведь разговор в бане шел о
1237 годе. А где гарантии?! Кто его знает, какая погрешность у
этого старика? Отправлял в тридцать седьмой, а попал в двадцать
третий. Пятнадцать лет туда-сюда при таких перемещениях, не такая
уж большая ошибка, наверное, а вот для меня, все может закончиться
очень печально».
Пока меня терзали сомнения, кобыла
перешла на шаг и вскоре, вслед за всеми остановилась. Тут же рядом
возник знакомый молодой монгол и потащил меня в голову
каравана.