Смотря прямо в глаза хорезмийцу,
изображаю такую же понимающую ухмылку и отвечаю так же
витиевато:
– Я, Иоанн Манчини, готов помочь
великому послу в ответ на его доброту.
Клоун в зеленых штанах, довольно
кивнув, повернулся к своему шефу.
– Он согласен.
Он говорил на тангутском, явно в
надежде, что я не пойму, и я не стал его разочаровывать. Лицо
монгола, хранившее спокойную невозмутимость, ничуть не изменилось,
он лишь молча подал знак своим воинам и едва заметным движением
колен тронул своего коня.
Хорезмиец, как, впрочем, и весь
караван, тут же последовал за ним. Груженные лошади и верблюды
проплывали мимо меня, и я как завороженный смотрел на проходящих
мимо животных, на притороченные тюки и мешки, на лица всадников,
только сейчас по-настоящему осознавая, что все это не игра, не
постановка, а чудовищная реальность в которой мне придется
выживать.
Не дав по-настоящему впасть в уныние,
прямо передо мной остановился молодой монгол, держа в поводу
оседланную лошадь. Узкоглазое лицо с едва пробивающимися усиками
расползлось в подобии улыбки.
– Тебе. Бери. – Кожаная уздечка
полетела мне в руки, а всадник, ткнув пятками в бока лошади, рванул
за своими, оставив меня разбираться с конякой один на один.
Опасливо покосившись на равнодушно
жующую морду, успокаиваю себя тем, что лошадка вроде бы смирная. В
памяти сразу всплыли строки из каких-то описаний, что степные
лошади отличались злобным характером, никогда не подпускали к себе
чужаков, а в бою лягались и кусали коней противника. Слава богу,
эта кобыла оказалась исключением, она не переставала спокойно
жевать все то время, пока я пытался забраться ей на спину. С
третьей попытки мне все же это удалось, и я в сердцах обругал
недавнего монгола:
«Кинул уздечку и поехал! Молодец,
тоже мне, а то, что человек может быть впервые на лошади сидит, ему
в голову не приходит».
Кобылка, покосившись на меня,
засеменила ногами вслед остальным, и я сразу же понял, что езда на
лошади удовольствие еще то. Каждый ее шаг ударами молотка вбивался
в мой позвоночник, как я ни старался самортизировать. К счастью, мы
скоро догнали караван, и моя мучительница, пристроившись в хвост
последней лошади, перешла на шаг.
«Вот это совсем другое дело. –
Облегченно выдохнув, я поудобнее устроился в седле. – Так еще можно
жить».