Вдруг его голос прозвучал снова:
– Извини, я правда… не было выбора.
Что-то зашуршало. И наступила тишина. Внутри всё горело и холодело. Одежда снова была на мне, и я с радостью поверила бы, что лишь видела сон, но я чувствовала, что во мне только что был мужчина. Я знала, что всё было реально. Он действительно взял меня, и от понимания этого было так страшно, так тошно…
Не хочу вставать. Вот бы умереть здесь и сейчас, чтобы не думать, не вспоминать. Или шагнуть с крыши.
Мурзик.
Воспоминание о необходимости срочно ему помочь и ужас возможной потери перебили отчаянное отвращение к себе.
Я медленно села. Ноги гудели, истома ещё не ушла из тела, соски торчали, натягивая ветхую окровавленную майку. А вокруг блестели монеты.
Деньги. Разве деньги могут вернуть то, что он отнял? Вновь навернулись слёзы.
«Мурзик», – я заставила себя подняться. Колени ходили ходуном. Я шагнула вперёд. И ещё. Хотелось посидеть, но времени не было: Мурзик ранен. Я должна идти. Должна ему помочь.
Я огляделась: дверь на лестницу была на другой стороне крыши, приоткрыта. Хоть в чём-то мне везёт.
– О боже, – я закрыла лицо руками. – За что?
«Успокойся», – одёрнула себя. Заставила думать о Мурзике. Только о Мурзике. Об остальном можно подумать, когда его жизнь будет в безопасности.
Главное, думать только о Мурзике и о том, как донести его до Сансаныча.
Но мысли возвращались к демону. Я проклинала его, спускаясь на дрожащих ногах по бесконечной лестнице, выглядывая на улицу.
Мурзик лежал на прежнем месте. Я заковыляла к нему, путаясь в полах слишком длинного и широкого плаща.
В свете северного сияния глаза Мурзика мерцали зелёным. Он полз навстречу.
– Миленький мой, – я заковыляла быстрее, подхватила его, прижала к груди и зарыдала. – Миленький мой.
Рыдания рвались из груди, но я закусила губу. Там, где один демон, есть и другие, и мне не хотелось попасть в руки стражников – те обойдутся со мной во сто раз хуже.
Давясь рыданиями и всхлипами, прячась в тенях, я шла дальше.
В глазке обтрёпанной двери мелькнул и исчез свет, снова появилась желтоватая точка, щёлкнул замок, звякнула цепь, и дверь отворилась. Щетинистый Сансаныч стоял на пороге, кутаясь в великоватый халат. На вытянутом морщинистом лице читалось недоумение.
– М-можно войти? – прошептала я.
Кивнув, Сансаныч отступил к потемневшей от времени стене в обоях с крупными цветами. И хотя эти цветы мало напоминали солнечную роскошь иллюзорного сада, я внутренне сжалась. Мурзик плотнее прижался ко мне. Руки дрожали.