Тронула коленями бока лошади, помчалась вперед, Эмиль едва угнался, тоже сплюнув зло. Только беспокойных проказников им в пути не хватало!
Село пустым казалось – редкие катуны по единственной его улице по ветру катились, хаты были из прутьев, глиной обмазанных – беднота, одним словом. Солома на крышах кое-где прогнила, вместо стекол в окнах – бычьи пузыри, да и вообще домики будто в землю вросли, сгорбились. Людей не было видно.
Уже как к самой большой хате приблизились – она беленая была, со ставенками расписными, с высоким крыльцом деревянным – две девушки показались за тыном соседнего неказистого домика. Изможденные, худущие, словно бы кто силу их выпил, глазели они на пришлых, и страшно было от их взглядов, словно бы морок смотрел черными глазами степнячек.
- День добрый, - поклонился Эмиль, шляпу сняв в знак расположения. – Не подскажите, у кого на постой можно стать? Хотелось бы искупаться, едой запастись, мы серебрушками заплатим!
И позвенел кошелем, что к поясу был приторочен.
- Уезжай, - бросила тихо одна из женщин, на Рубину глядя. Эмиля она будто и не замечала. – Пока он тебя еще не видел – может, и скроешься… Не нужна вам ни еда наша, ни вода.
- Много вас здесь? – Рубина спешилась, поводья брату бросила, а сама к тыну подошла. – Я могу вам помочь! Скажите, есть ли слабое место какое у вашего… хозяина?
Она запнулась, не зная, как Зеленчука назвать, но слово это – хозяин – само будто в голове появилось. Она недовольно нахмурилась – будто кто подсказал ей это. Нехорошо…
- Он… - вторая женщина губы пересохшие облизнула, оглянулась всполошено. – Он железа боится. Да только у нас нет его… И не было никогда.
- И давно ли вы здесь? – Эмиль спешно достал железный прут, брал с собой его из дому, словно знал – пригодится, коли с нечистью доля сведет. Все знают, окромя железа, нет управы на степных чертей.
Вот и пригодился прут.
- Не знаем мы… ничего не помним. Детей только не трожь, не виноваты они, что батька их дух проклятый! – попросила та женщина, которая первая позвала их. – В них кровь наша, людская, проверяли ужо – красная она, и шрамы остаются, если порежется иль рассечет дите себе коленку, локоть ли… У проклятого шрамов нет, заживает все. И кровь – зеленая, как жижа болотная.
- Хорошо, - кивнул Эмиль и тоже спешился, поводья к тыну привязал. – За лошадьми только присмотрите, нам без них погибель…