«Пленница! Я самая настоящая пленница!» — хотела закричать от накатившего ужаса, но не могла, даже дышать получалось с трудом.
Думаю, что меня подтолкнули к повозке с Латаной, и пристегнули к той же цепи. Караван грабили, а мы, как две овечки на закланье, терпеливо ждали, когда налётчики закончат грабёж и вспомнят о нас. Пытаясь самоуспокоиться, твердила себе как мантру: «Всё будет хорошо, меня спасут!» — и не верила своим словам, постепенно ощущая, как обречённо всю бросило в пот, сижу тут полусогнутая и взмокаю, от него, липкого и противного, неприятно заструившегося по телу, дрожу в ожидании неизбежного... В подсознании крутилось, что надо смириться, ведь чему быть, того не миновать, и сейчас я бессильна изменить свою судьбу... Такова уж участь женщины...
Рядом раздались шаги, крепкие руки обхватили вокруг талии. Меня дёрнули. Звякнула отброшенная цепь. Похоже, отцепили... Затем куда-то поволокли... Вдруг я почувствовала, как поднимаюсь в воздух и с ужасом задержала дыхание, потому и не так больно шлёпнулась животом на что-то мягкое, судя по рыко-ржанию и последующему плавному покачиванию, — спину здешней собакоголовой лошадки. Потом меня с гиканьем куда-то повезли.
Болтаясь словно куль, беспрестанно елозя, я считала биение то ли своего, то ли лошадиного сердца, сбивалась и начинала сначала. Везли меня долго, раза три перекладывали. Мне было неудобно, больно и страшно. То и дело набивая синяки, я отчаянно страдала весь путь.
Меня сняли с коня и поставили на ноги, не чувствуя их под собой, не устояв, я осела на землю. Кто-то снова меня поднял, я опять начала падать, и вдруг непроизвольно ойкнула от неслабого шлепка под зад.
«А ну-ка стань ровно! — донеслось сквозь мешок. — Иль получишь опять! Я не собираюсь тебя всё время поднимать!»
Повторного шлепка получить не очень-то и хотелось и пришлось хоть как-то, но устоять. А ещё я ощутила чьи-то грязные лапы у себя на бёдрах. Попыталась отстраниться, вырваться...
«Стой спокойно!» — Там всё же отпустив, потрясли меня уже за плечи.
«Пусть теперь я невольница, — выпрямляясь, сказала самой себе, — но буду гордая, буду выше всего этого, и пусть не смогу противиться грубой силе, но не подчинить им мою душу, не разбить мой внутренний мир».
Чьи-то руки принялись ощупывать, ну практически везде, и всё же я облегчённо выдохнула, поняв, что меня всего лишь обыскивают... Чьи-то проворные и шустрые пальцы нащупали вшитую в подол платья зажигалку, и выдрали её вместе с куском ткани, выудили все шпильки из волос, но, к удивлению, не тронули ни украшений, ни золотого браслета Марка Торна, не сняли даже часиков с моей руки, лишь заботливо поправили мешок на голове, и опять куда-то поволокли. Лязгнул металл. Скрипнули петли.