Штрауб оцепенел.
Женщина тем временем завернулась в одеяло, прижимая край к губам. Округлившиеся от испуга тёмные глаза неотрывно смотрели на госпитальера.
- Ты кто? – обрёл наконец голос Гуго, с удивлением разглядывая незнакомку. Та оказалась простоволосой, в одной нательной рубашке. Красивое, но уставшее лицо и смуглая, гладкая кожа довершали картину. Женщина была из местных. – Как сюда попала?
Мысль о том, что перед ним служанка, решившая понежиться в чужих покоях в отсутствие хозяев, пришла и ушла: более нелепого предположения он сделать не мог. Да и непохожа она оказалась на здешних работниц: слишком нежная кожа, слишком ухоженный вид. Пальцы, по-прежнему прижимавшие край одеяла к нижней части лица, оказались тонкими, руки чистыми, не загрубевшими от тяжёлого труда, хотя и носили следы царапин: работать ей приходилось, но, возможно, не больше, чем его Еве.
- Амина, господин, - тщательно выговаривая слова, отозвалась на английском незнакомка. Одеяло она чуть отстранила от губ, но не убрала, словно видя в нём какую-то невидимую защиту. – Леди Ева ушла с утра с господином Сабиром, а меня оставила здесь. Мне нездоровится.
Гуго опешил.
- А ей какое до тебя дело? – повысив голос, уточнил он. – Ты кто такая? И… и почему… - запоздалая мысль поразила, будто громом. – Сабир, ты сказала?! – взревел госпитальер, размашисто шагая вперёд.
Арабка проворно вскочила на кровати, забиваясь в дальний её угол. Одеяло она по-прежнему прижимала к себе, но в спешке прикрыла им шею, а не лицо, позволяя складкам ткани скрыть всё остальное.
- Сабир, - подтвердила она уже более уверенно, словно заражаясь его злостью. – Пришёл сюда утром, чтобы сопроводить леди Еву и Джану в христианский орден. Милостью Аллаха, они устроят ребёнка в ваш приют, а мне найдут работу…
- Почему ты лежишь в моей кровати?! – гаркнул Штрауб ещё громче, окончательно отказываясь что-либо понимать. – И почему, во имя Христа, я не должен тебя отсюда выкинуть?!
- Я не одета, господин, - сверкнув глазами, пояснила очевидное арабка. – А переночевать здесь предложила леди Ева. Мне и малышке Джане. Сабир пришёл утром, и они ушли. Втроём.
Гуго обвёл взглядом собственную комнату. Кроме аккуратно сложенного на стуле женского платья и завязанного узлом баула – наверняка вещи неожиданной гостьи – в обстановке ничего не изменилось.