Впрочем, его уже и не требовалось: подоспел Сагромах с его братией центральной линии атаки, подъезжал Серт, вдалеке заканчивал расправу Хабур.
- Убитые есть? – перво-наперво спросила танша.
- Ага, - отозвался Сагромах. – Целое стадо раггарских выродков.
Бансабира заметно расслабилась.
- Спешиваемся. Надо перевести дух.
Северяне спешились.
Группа раггарских всадников была повержена. Получив указания, бойцы начали осматривать потери. Раненных было несколько человек, но ничего смертельного. Если, конечно, не затянуть с помощью. Колесницы безнадежно разбиты. Сагромах сразу послал одного из «воителей неба» вперед с донесением для Гобрия выслать обозные части для транспортировки разваленных и разбросанных запасов – тех, что удалось спасти.
Бансабира посмотрела на сына. Будучи ниже его, она смотрела снизу-вверх, но большей надменности и превосходства во взгляде матери Гайер не помнил.
- Мама, я… – начал он.
Бансабира сделала твердый пресекающий жест: после.
- Главное сейчас – добраться до гарнизона Гобрия. Там мы окажем помощь, кому необходимо, пересоберем запасы и отправимся дальше.
С таншей соглашались.
- Заканчиваем тут! – велел Сагромах, пока ожидали снабжение из заставы.
Северяне принялись собирать оружие, растаскивать в разные стороны туши убитых коней, чтобы переправить в качестве провизии к Гобрию, и трупы врагов, которые сваливали в кучу. Все ценное – почти ничего, если быть честным – что можно было забрать, северяне отняли у подданных золотого дома перед тем, как сжечь.
***
Вечером в заставе, вверенной командованию Гобрия, который принял их с важным видом, готовностью во всем отчитаться, гордостью и чувством собственного достоинства, сквозившим в каждом жесте, все собрались за ужином. Это было просторное помещение, выполнявшее функцию общей солдатской столовой, с единственным отдельно стоящим столом для местных офицеров, а заодно являвшееся комнатой для всех заседаний, объявлений, голосований и прочего. Многочисленные столы рядами стояли вдоль стен, в центре зала, между колоннами. По периметру чадили факелы, и следы копоти от масла черными тенями облепляли стены до самого потолка.
Когда с ужином из свежезапеченной конины было покончено, Бансабира попросила удалиться всех, кроме наиболее близких доверенных лиц и, разумеется, Гобрия. И первое, что заявил генерал, уставившись танше в лицо с таким видом, будто теперь кроме них тут вообще никого нет, звучало так: