А тогда, десять лет назад, во время нашей оурийской кампании князь прислал отряд воинов на подмогу и, более того, явился с ними сам. Для контраста, за всё время, пока шла война, Его Волисское Величество в ставке не появился ни разу. Я достаточно хорошо помнила эту встречу: отец выловил меня посреди лагеря, как я была – растрёпанная, босая и вся в пыли – посадил как обычно перед собой на коня и отправился встречать важного гостя. Как выглядел князь, я за прошедшие годы уже забыла, но вот мальчишку, ненамного старше меня, сидящего на лошади рядом со своим отцом, я запомнила хорошо.
Блестящая золотыми нитями шапочка прикрывала ровно уложенные волнистые волосы – словно тот и не провёл почти весь день в пути – такой же богатый расшитый золотом и серебром ярко-синий камзольчик сидел как влитой на узких плечах, а на ногах болтались чистенькие красные сапожки. При виде меня он, конечно же, скривился, а я показала ему язык. После этого мы встретились уже в лагере, где тот с самым недовольным видом стоял недалеко от нашей полевой кухни, где нам всем – мой отец придерживался мнения, что командир должен есть ту же еду, что и солдаты – готовили похлёбку. С чего началась наша перепалка, и с какой фразы она перешла в потасовку, я тоже уже не помнила, но потрепала я его тогда знатно. Я до сих пор с удовольствием вспоминала, как валялись в пыли его шапочка и камзольчик, а красные сафьяновые сапожки оказались закинуты едва ли не в костёр. Мальчишка, уже такой же босой как и я, с выпущенной порванной рубахой, пытался применить ко мне какие-то приёмы, которым, судя по всему, его, бездаря, пытались обучить его бедные наставники, но я, нарушая все неписаные правила, изворачивалась, перекатывалась ему за спину, чтобы огреть по тощему филейному месту, а потом заломить руку. Под конец мы уже катались по земле, забыв о приёмах, выдирая друг у друга патлы, и каждый старался поставить противнику новый синяк. Я почему-то метила ему в скулы, наверное, чтобы поставить фингал под каждым насмешливым глазом, а он целился мне в ухо. В итоге, нас разняли прибывшее на место происшествия князь с отцом и развели по разным шатрам. Княжича с тех пор я не видела, так как тот с отцом отбыл обратно в Стратисс на следующий же день рано утром.
Так случилось, что в тех местах, по которые проезжал кортеж принцессы, я не бывала. То ли отец не желал бередить душу видом белокорых берёз и огромных сосен, которые с нашим продвижением всё чаще доминировали в ландшафте, то ли путешествовать военачальнику в эти места не было необходимости оттого, что стратиссцы свято чтили договор о мире и дружбе, как, впрочем, и любые другие договора, которые заключали, и поэтому в этих краях жили мирно – редкие и жёстко пресекаемые набеги разбойников из Тририхта не в счёт. Мы отправились в путь в середине мая, и, казалось, несли в эти северные земли с собой весну. По-крайней мере, вид зелёной едва распустившейся сочной зелени и одуряющий запах цветущих деревьев и трав сопровождал нас всю дорогу. Двигались мы медленно: одинокому путнику понадобилось бы не более недели, чтобы без особой спешки добраться до Земьи, столицы Стратисса, а у нас тот же путь занял все четыре. Княжий град находился в неделе пути от границы между странами, но ещё до того, как мы добрались до неё, стала очевидна перемена в быте и нравах населения. И селяне, и горожане всё чаще носили другую, более свободную одежду, которая, впрочем, только на вид казалась простой: штаны – даже у женщин, туника, кафтан, сапоги, но каждая деталь стратисского одеяния была любовно вышита если и не золотом и серебром, как у знати, то цветными шёлковыми нитями. Даже сапоги, которые носили все, в том числе и простые горожане, и некоторые крестьяне, были часто украшены бисером или каким-нибудь орнаментом. Я, впрочем, не обращала особого внимания на отделку. Мне нравилось, что такая одежда не стесняет движений, как, например, моё собственное платье, с душащим корсетом и широкой, путающейся в ногах юбкой, что женщины преспокойно носят под туниками штаны и ездят верхом, а я вынуждена всю дорогу томиться в карете.