А ведь страж Света обладает правом исповеди! Любопытно, что он вытворяет с доверчивыми светопоклонницами за дверями исповедальни?
И в комнате обстановка не монашеская: гобелены с пастушками, резные шкафы, постель в алькове блестит узорчатым атласом, под ногами мягкий ковёр. Не то, что конурка, отведённая странствующему привидению! Впрочем, женаранцы обета бедности не дают, им дозволено цивильное платье и полагается жалование от ордена. Оттого они постятся и молятся больше других. Чтобы не обвиняли в жажде стяжания и мирских утех. И облачение себе выбрали в цвет пыли…
Окаянник вскинул руку, прерывая излияния торговца:
— Ты просишь провести над твоей женой обряд очищения?
Вот мрак! Я и не подумала, что он воспримет пьяный трёп всерьёз. Если по моей глупости {душееды} возьмут в оборот жену этого болвана... А что я? Не надо было выходить замуж за безмозглого выпивоху!
Шуранец испуганно разинул рот:
— Нет, пресветлый магистр, я просто хотел освободиться от чар!..
— Есть только один способ снять заклятье подобной силы, — холодно чеканя каждое слово, продолжал страж Света. Его аура вдруг засверкала радугой. — Очистить от тьмы ведьму, оное заклятье наложившую, всеми семью способами, как то: боль, стыд, тьма, голод, холод, вода и огонь, а затем очистить жертву, сиречь тебя. В данном случае, полагаю, довольно будет боли. Денёк на дыбе, три десятка плетей, калёным прутом по пяткам — и ты обретёшь счастье освобождения. Ты об этом просишь?
К концу его речи я покатывалась со смеху, а бедный торговец трясся, как цуцик, глаза у него лезли из орбит, зубы стучали. Мой глазок скатился по бархатному камзолу вниз и отлетел в сторонку, двигаясь над самым полом, но не касаясь его.
— Нет, магистр, нет… О Свет Всемогущий!
— Но твоя жена — ведьма?
— Нет, магистр, прошу, это ошибка!
— Ошибка? — инквизитор повёл бровью. Дождался, пока у бедняги от ужаса не закатились глаза, и с сомнением произнёс: — Ну, раз так… тогда ступай. И знай меру в хмельных радостях. Не то кончишь в пыточном застенке.
Шуранец вылетел из комнаты, как снаряд из катапульты. А мой глазок остался. Откочевал в сторонку, к платяному шкафу, и завис в ожидании.
Огоньки в голубовато-серой ауре окаянника погасли. Он запер дверь, процедил устало: "Пьяный олух", — и вернулся за стол. Подтянул к себе ларчик, парой касаний отключил стража и достал стопку бумаг. Значит, когда шуранец постучал, он бумаги спрятал и лишь тогда пошёл открывать. Предусмотрительный. И что же это за секреты, которые надо прятать за магическим замком?