Виновником страданий Прекрасной Олиени был Гарет. К какому прославленному роду Рутина Яра мог относиться Гарет, чтобы о нем не погнушались упомянуть в историческом представлении, напрямую не говорилось. Хотя повсеместно в королевстве история Лоэнринов была на слуху. Имя их не удалось предать забвению, а потому, за давностью лет, попытки прекратились. Но Оруан проигнорировал снятие королевского запрета на упоминание имени Лоэнринов (который раньше создавал достаточно неловких моментов в объяснении исторических событий). Видимо, для усиления драматического эффекта.
Ну, так вот, судя по способностям, этот Гарет был из Лоэнринов. Гарет и Олиень оказались настолько легкомысленны, что поклялись друг другу в любви на крови. А кровь Лоэнринов – мощный сургуч для запечатывания магических клятв. Когда темноволосый актер заверял, взяв Мариолу за запястья: «Теперь назад дороги нет, моя ты, Олиень, навек!» – зал разом выдохнул.
– Дальше начнется великая магическая война, – сообщил бургомистр. Оруан буквально навязал нам с Муром его общество. Впрочем, Муру было все равно лишь бы скрыться от Шарлотты Грац. Птичка определенно не без умысла попалась нам на глаза, когда мы шли в театральную ложу. Выглядела она крайне раздраженной, и Агат счел необходимым подойти. Я расслышал, как он говорил ей: «Лотти, не лучше ли оставить на потом». Ну, или что-то вроде этого. Бургомистр был не один, а с супругой и она с укором взглянула на нас, когда Одэ решил прокомментировать происходящее. Бургомистр не дрогнул и продолжил:
– Гарет, конечно, уедет в Рум.
Так и случилось. И пока Гарет отсутствовал, коварные родственники внушили Олиень, что он предал короля и погиб, покрытый позором. Ах да. У Гарета, разумеется, был соперник (звали его Деспар), который по какой-то причине больше нравился родичам Олиени. Он, конечно, был другом Гарета, но в любви, как говорят, и дружба не аргумент. Деспар надеялся, что отчаяние приведет Олиень прямиком в его утешающие объятия. Но девушка удивила всех тем, что спела весьма печальную песню на берегу пруда, а потом в нем и утопилась. Мариоле печаль не далась, но в пруд она прыгнула весьма натурально, присев перед броском. Со дня пруда отчетливо донесся грохот, слегка подпортивший трагизм момента, но зрители были слишком увлечены трагедией.