– Приходит, – Анна и сама не могла объяснить, зачем она так откровенно врёт. – Деня каждый день наведывается, меня не забывает...
Грушка быстро отвела взгляд, и Анна поняла, что подруга обо всём догадалась.
Дальнейший разговор не клеился: Ирине было неловко за свой неуместный, бестактный вопрос, а Анна стыдилась своей топорной и неуклюжей лжи.
– Ну, я пойду, что ли?
– Пока, Ирка, – почти с облегчением выдохнула Анна, отворачиваясь к стене.
Грушка вернулась через час с небольшим. Молча скользнула в палату, тихо поставила на тумбочку большую, дразняще ароматную коробку с пиццей – одному Богу известно, как она умудрилась протащить эту «контрабанду» мимо бдительной медсестры.
Анна не спала. Прикрыв веки, она несколько минут исподтишка наблюдала за подругой сквозь густой веер ресниц, а затем распахнула глаза и с усилием поднялась.
Грушка, быстро вытащив из тумбочки тарелку, положила на неё три больших, ещё горячих, аппетитных куска, и, протянув эту вкуснятину подруге, неловко чмокнула её в щёку, оставив на память жирный след ярко-красной помады, и тут же молча выбежала из палаты – чтобы Анна не заметила закипавших на глазах слёз.
…В тот августовский день с утра безостановочно лил дождь, и, казалось, он вымывал из Анны остатки жизненных сил. Женщина вдруг отчётливо поняла, что умрёт сегодня.
С каждым часом ей становилось всё тяжелее проталкивать воздух в истерзанные метастазами лёгкие.
Но физически, не считая дыхания, в эти последние часы Анне стало полегче, боль в культе почти не донимала, но – странное дело – она не могла отрешиться от земных горестей и думать о любимых, родных людях, которые встретят её там – за порогом. Горячая боль обиды на Дениса, который так ни разу и не пришёл в больницу, ненасытным шакалом грызла сердце.
В предсмертный час, когда жизнь Анны висела на тонкой, рвущейся паутинке, эта жгучая обида по капле переплавилась в ненависть.
Умирающая уже не чувствовала ни рук, ни ног, в ушах звенело, дыхание прерывалось и замирало, но здоровое, сильное сердце ещё судорожно пыталось перекачивать кровь…
…Анна так и не поняла, когда именно умерла: она – лёгкая, невесомая, свободная – вдруг оказалась под потолком палаты, откуда спокойно и равнодушно, как на старый, поношенный свитер, смотрела на своё мёртвое тело…