– И все равно тебе придется отвести меня до остановки трамвая, – кокетливо сказала она, – и, возможно, даже до общежития. Тут недалеко.
Впрочем, и не могло быть далеко: Бланка Торрес не стала бы снимать квартиру в неудобном месте и на большом расстоянии от Университета. А общежитие, где поселилась Петра, было лишь чуть дальше. В крайнем случае, или под настроение, тут и пешком можно было пройти.
– Устала? – заботливо спросил Мигель и снова на пару мгновений поймал губы Петры своими. А потом прямо с ней на руках неторопливо зашагал из двора на улицу. – Хорошо, значит, понесу тебя в общежитие. Какой адрес?
– Венцигова двадцать.
– Совсем недалеко, – решил Мигель после секундной задумчивости. – Если захочешь немного пройтись пешком сама, скажи.
– Захочу, – немедленно сказала Петра, страдающая от неловкости. – Чуть попозже.
Вот еще, так далеко ее тащить… Но на ручках ее никогда не носили до сих пор, и это оказалось так приятно. Только совсем неловко: как будто показушно. Она спрятала лицо в плечо Мигеля, глубоко вдохнув. Одеколон мешался с его собственным запахом, и еще добавлялся легкий запах алкоголя, и все вместе было очень даже приятно.
Час уже стоял и впрямь довольно поздний, так что людей на пражских улицах было совсем немного, к тому же Мигель, по всему, нарочно избегал широких улиц, предпочитая петлять по переулкам, где не было вовсе никого, а его шаги гулким эхом отдавались от стен – будто они и впрямь были совсем одни в целом городе. Так что никто не мог им помешать, когда Мигель останавливался ненадолго, чтобы поцеловать Петру в очередной раз и промурлыкать на ухо очередной комплимент. Но все равно она в конце концов решительно слезла с его рук: прогуливаться с ним под ручку тоже было хорошо.
В какой-то момент они вдруг вынырнули из переулков на залитую ночными огнями улицу. Мимо них прогрохотал тот самый трамвай, на который они не пошли. Он стучал колесами и копытами четверки костяных лошадей, бодро мотающих головами: им было все равно, день или ночь, они не уставали. Петра проводила его взглядом, а Мигель неожиданно спросил:
– Какие цветы ты любишь, цветок мой?
Петра в этот момент замерла на месте и думала, что, будь она фотограф, она бы хотела сделать хорошее художественное фото трамвая на фоне Праги, ведь Старый город и этот уже довольно-таки устаревший, несовременно медленный вид транспорта очень подходили друг другу. Она ответила рассеяно, прежде, чем сообразила, зачем он спрашивает: