А я теперь каждый день смотрю на впалые щеки, на усохшую грудь, на тонкие пальчики, на выпирающие кости таза и мерзну! Я постоянно мерзну! Жира в теле не осталось, все тепло уходит наружу, и я словно не на Севере родилась! Это здесь на Юге худоба в моде, а у нас чем сала больше, тем красивее! Угораздило же отца жениться на южанке, а потом помереть!
– Герцог Грейдон вернулся в город из путешествия и устраивает прием. Завтра. Ты на нем будешь, и это не обсуждается! – она помолчала. – И танцевать будешь со всеми, кто пригласит!
– Мама, мы договаривались о трех танцах за один вечер…
– Сезон закончится через три недели. Худого, бедного, злого, косого – я найду тебе жениха! Моя дочь не будет старой девой!
– Я могла бы выйти замуж на Севере, – робко говорю ей. – И не пришлось бы худеть…
Мать сжала кулаки. Для неё мой лишний вес был личной трагедией.
– И за кого бы ты там вышла? Ни одного приличного дворянина на сто километров! Все состоявшиеся люди здесь, – она указала пальцем на пол. – Готовься.
***
Готовиться было не к чему. Гардероб ломился от платьев. Причем сначала сшили платья определенного размера, и как только мою фигуру под них подогнали, меня стали выпускать в свет. И все сразу такие любезные стали.
– Лиди, это преображение вам к лицу!
– У вас чудесные скулы! Почему вы их прятали?
– Могу я пригласить вас на танец?
И вот почему все хотят гулять и танцевать? Почему никто не хочет накормить? Я дважды падала в голодный обморок во время танца, но все только вздыхали. Девушки потому что завидовали моему «актерскому мастерству»: уж очень естественно получалось. Кавалеры вздыхали судорожно с некоей истомой, потому что не каждый день тебе в руки падает благородная леди, которую можно потрогать, да и просто побыть героем – не дал бедняжке разбить голову об мраморный пол. Тьфу! Я есть хочу! И вообще я страшная! Не смотрите на меня! Но у общества было иное мнение.
На прием к герцогу Грейдону меня сопровождала матушка. Тетушке дали отставку, а она и не возражала. Укатила к себе за город. Впрочем, матушка от болезни не оправилась. На лице её столько белил и румян, задача которых заключалась в сокрытии опухшего лица, но лучше не стало. Меня снова затянули в корсет, выдали фамильные драгоценности, уложили волосы в прическу и бросили на растерзание толпе.