Тимка и правда очень старался делать вид, что у него всё в порядке. Раз или два он даже пробовал отбиваться, но любая попытка постоять за себя, когда Серый или кто-то из его компании начинали лезть к нему в столовой или в раздевалке, всякий раз оборачивались вызовами к директору и страшными скандалами дома, если вовсе не ремнем. Во время этих скандалов всегда надо было стоять, вытянувшись в струнку, и молчать, виновато опустив голову, а потом обязательно еще и извиниться первому, чтобы тетка наконец оставила его в покое и отпустила в свою комнату.
Сегодня он впервые в жизни крикнул ей в ответ «дура!», и в наказание был на полчаса выставлен на лестницу босиком и в одних трусах («Я из тебя воспитаю приличного человека, тварь неблагодарная!»). Когда тетка наконец впустила его обратно, Тимка стянул из тумбочки в коридоре ключи от дачи, а потом натянул куртку с кроссовками, незаметно прокрался мимо двери кухни, из-за которой слышались взлаивания очередных телевизионных дебатов, и на цыпочках вышел из квартиры.
Потому что он просто больше не мог.
***
— …и вовсе даже не «какая-то там барахолка», а антикварный рынок, — в который раз повторила Верена, прижимая смартфон к уху и роясь в рюкзаке в поисках кошелька. Вечно в этом бардаке ничего не найти… — Ну ма-ам, сама подумай, где еще искать подарок человеку, который еще ни разу в жизни не бывал в Европе? А Анжелика сама не своя от всякой винтажной бижутерии, где ж я ее еще найду в таком количестве, не в молле же… да продезинфицирую я все!
Верена немного кривила душой. Она была практически уверена, что ее австралийская подруга по переписке будет прыгать до потолка, получив в подарок даже банальную сувенирную бутылку «Берлинского воздуха» в форме Бранденбургских ворот. На самом деле Верена просто любила барахолки. Было что-то удивительно приятное в том, чтобы в воскресенье после репетиции пройтись вдоль шумных торговых рядов, трогая и разглядывая старинные и не очень фарфоровые сервизы и медные статуэтки, ящики с книгами и выцветшими от времени журналами, древние лампы и вычурную деревянную мебель. Все такое разное, и так быстро меняется, а на одну человеческую жизнь приходится так мало интересного, думала Верена. И так жаль временами, что нельзя жить вечно. Ну или не вечно, ну хотя бы пару столетий — Верене в ее двадцать лет это тоже казалось весьма солидным сроком.