— Хорошо, мастер, я постараюсь порассуждать, — покорно ответил Хагал. — Итак, третьего дня в магический отдел городской стражи поступил сигнал, что на улице имени великого поэта Робера Артуа произошел всплеск темной энергии… Дежурные дважды проверили улицу, ничего не обнаружили, прошлись по домам, и снова ничего…
— Верно, — кивнул мастер. — Только без лишних подробностей, очень прошу.
— Мать госпожи Анны Бейли в дом никого не пустила, сказала, что дочери нездоровится, однако не настолько, чтобы вызывать лекаря. На звонки по связывающему кристаллу ни мать, ни дочь не отвечают уже сутки. Но они дома, госпожа Эллен Бейли выходила дважды. Оба раза посетила рынок и кофейню.
Музыка оборвалась, тоскливо и печально упал последний аккорд, послышался странный скрежет. Хагал дернулся.
— Мне кажется, придется лезть без приглашения.
Мастер Айнир в задумчивости потушил недокуренную сигарету о собственную ладонь.
— Благо, мы не нечисть, и нам приглашение не нужно.
— Попадет, — мрачно предрек Хагал. — Вам даже больше, чем мне.
Мастер Айнир пожал плечами.
— Даст Небо, магистр прикроет.
Они вошли через заднюю дверь, запертую и даже заставленную какой-то рухлядью, c которой пришлось повозиться, чтобы расчистить путь.Переглянулись. Еще один знак, что тут что-то нечисто. Прошли крадучись по широкому коридору, пачкая грязью кремовый ковер. Музыка нарастала, накатывала волнами. В механической, однообразной игре послышалось некое чувство. Знаменитая пианистка Анна Бейли сидела за фортепиано в одном пеньюаре, боком к возникшим в дверях некромантам. Тонкие бледные пальцы взлетали над клавишами, лицо её без единой кровинки было спокойно и сосредоточенно. Анна Бейли была давно и бесповоротно мертва. Нельзя жить и спокойно играть на фортепиано, если у тебя нет половины черепа.
— Она покончила с собой, — произнес кто-то за их спиной. — Дура.
Эллен Бейли стояла, нацелив на незваных гостей изящный дамский пистолет.
— Из-за несчастной любви. Рано утром я услышала выстрел, зашла к Энни в комнату… Она лежала у секретера, в одной руке пистолет, в другой письмо… Я сказала: «Энни, что ты натворила? Вставай!» И она встала… Она всегда была послушной девочкой.
Послушная девочка, лишенная половины головы, наконец, перестала играть, повернулась в их сторону. Лицо её, красивое, благородное, еще не начало разлагаться.